Путь Абая. Книга II - Мухтар Омарханович Ауэзов

Вся эта блестящая многочисленная группа молодых людей в тот же вечер сидела в белой большой юрте, поставленной Амиром в ауле Кунке, старшей жены Кунанбая.

В эту ночь, как и во все предыдущие, было спето немало песен, звучала домбра в искусных руках. После мясной трапезы Абай и Биржан начали беседу, что продлилась у них до утра. Почти все лето ежедневно слушавший Биржана и беседовавший с ним Абай ясно стал представлять, что значит искусство в жизни человека и кто такой - человек искусства. Об этом он сочинил новые стихи, полные сокровенных раздумий и о собственном пути в искусстве.

Песня - союз напева и слов, Ею пленилась душа моя.

Думы рождает певучий зов... Песню пойми и люби, как я!

Абай прочитал Биржану-сэре это стихотворение. Биржан, впервые встретившись с этим молодым баем, ощутил в нем биение огромных творческих сил. И прочитанные ему стихи только подтвердили его мысли: он в поэзии уже достиг граней высокого совершенства.

- Абайжан, ты говорил, что мои песни вызывают у тебя желание творчества. Ты чувствуешь и замечаешь в моих песнях такие стороны, которых я и сам не замечаю и не придаю им значения. Это удивительно! Ты мне открываешь меня самого, и это останется в моей жизни уже навсегда! - говорил взволнованный Биржан-сал.

- Это говорит лишь о том, что мы стремимся в искусстве к одному и тому же, Биржан-ага, - отвечал Абай. - Цель у нас общая.

- На пути к этой общей цели, возможно, кто-то окажется впереди, кто-то чуть позади. Но это не имеет никакого значения для нас, дорогой мой Абай. Значение имеет другое! Хочу тебе признаться, что только теперь, после встречи с тобой, я наконец-то стал по-настоящему понимать и ценить значение поэтического слова в песне. Наверное, и твои слова о том, что в музыке моих песен таится больше чувств, чем в их словах, - это о том же самом! Не так ли? Если так, то ты подумай, айналайын, сколько мудрой духовной пищи для моего искусства ты уже дал!

- Биржан-ага, если мы верно подходим к пониманию высокого искусства, то будем оценивать только такое искусство, которое полностью захватывает и разум, и душу человека, и обращается к самым возвышенным его чувствам. Искусство должно служить только этому - и ничему другому! Оно должно быть свободно! Правда, на этом пути ты можешь оказаться в одиночестве, ведь большинство думает не так. Но давайте не будем забывать, что путь настоящего искусства - это и есть путь борьбы добра со злом! - Так сказал Абай, волнуясь и вдохновляясь своими же словами.

Это был миг высокого откровения, когда они окончательно поняли друг друга, и души их слились. И только теперь Бир-жан, когда-то вызвавший звериную злобу Жанботы и Азнабая, избитый ими, униженный и оскорбленный, осознал, почему он вызвал такую ненависть у власть имущих. Потому что его песни противостояли злу и насилию.

Далее разговор их касался многих подобных тем, и два одаренных творческих человека смогли наконец высказаться и обрести гармонию единения родственных душ. Они даже не заметили, как оба смолкли, и дальнейшая их беседа продолжилась без слов, в чудодейственном молчании.

Гости легли поздно, проснулись на другой день почти в полдень. Слегка закусив и попив чаю, они заторопились в путь.

Кони стояли уже под седлами. Все провожающие во главе с Абаем вышли из юрты. Подошли многочисленные женщины, дети и свободный от работы аульный люд. Стали подсаживать уезжающих сал, сэре на коней. Биржан, уже сидя в седле, высказал последнее свое пожелание:

- Амир, ты начни, а Умитей, Айгерим и другие пусть присоединятся. Спойте, друзья, на прощание все вместе «Жиырма-бес»! Пусть эта песня проводит меня, милые други мои, дорогие мои младшие братья и сестры!

Просьба была необычной. Существует неукоснительный, заведенный ритуал прощания. Прощаться должно благопристойно, торжественно, с напутственным благословением. Но подобную вольность мог себе позволить столь знаменитый акын Арки, как Биржан-сал. Абай вполне понимал его и с удовольствием поддержал. Молодые сэре не стали особо чиниться и дружно, красиво запели в несколько голосов. Биржан слушал их, сидя в седле, чуть покачивая головой, прикрыв глаза и кротко улыбаясь. Выслушав один куплет, он вдруг вскинул руку, прося певцов остановиться. Сдвинул на затылок кунью шапку с зеленым бархатным верхом, склонился с коня перед молодыми людьми и сам запел высоким, сильным голосом:

Прощайте, юные друзья, Здесь с вами юным стал и я, Уйду в далекие края -Уйдет и молодость моя...

Продолжая петь, акын стронул с места коня, развернул его и поехал по дороге. Он удалялся, не прекращая пения, а все оставшиеся смотрели ему вслед, замерев на месте. Вслед за ним вскоре тронулись и его спутники.

Абай догадался, что на их глазах родилась новая песня, посвященная им, новым друзьям и последователям великого певца и поэта.

- Да, это его новая песня... Она родилась только что, на этом месте, - высказал он вслух свою мысль. - Это прощальная песня, посвященная нам! Вот оно, друзья, настоящее вдохновение акына!

Амир бросился к коновязи, отвязал своего серого в яблоках и вскочил в седло.

- Бисмилла! Догоню, заучу эту песню! - крикнул он, пролетая мимо своих и выскакивая на дорогу. А оттуда, уже отдаленно, долетали слова припева:

Уйду в далекие края -Уйдет и молодость моя.

Амир на галопе догнал путников и поехал рядом с поющим Биржаном. Дорога пошла на взгорок, в сторону, всадники ехали, вытягиваясь в цепочку.

- Уже ушли, считай, на один перегон ягнят, а песня все еще слышится. Что за силы голос у Биржана-ага! - с восхищением произнес Ербол.

Все стояли перед гостевой юртой и наблюдали, как последние всадники скрываются за вершиной пригорка. Айгерим и Умитей, с самым чутким слухом, все еще слышали звуки песни. Никто не уходил. Решили ждать, когда вернется Амир. И он вскоре появился на взгорке, стремительно поскакал назад к аулу.

Он успел выучить новую песню и, подъезжая к своим, уже запел ее ликующим молодым голосом.