Любовь и честь - Рэндалл Уоллес

— Дорогие гости, я хочу показать вам кое-что. Это будет особенно интересно нашим министрам, поскольку этой весной мы начинаем целый ряд важных государственных проектов. И больше всего это должно заинтересовать нового министра сельского хозяйства^[3].

Повинуясь ее кивку, несколько солдат охраны вышли из зала, но вскоре вернулись и внесли в зал привязанного к стулу человека. То, что это человек, а не груда костей и не мумия, говорили только глаза, блестевшие на иссушенном лице с торчащими зубами.

— Мой бывший министр сельского хозяйства, — представила его императрица. — Весь прошлый год он беспробудно пьянствовал, а это плохой пример для моих подданных, и я приказала заморить его голодом.

Императрица махнула солдатам, и они унесли несчастного.

— Так что успехов вам, господа министры! — приветливо подняла бокал Екатерина.

Заиграла музыка, и все поспешно потянулись к своим бокалам.

Едва стихла музыка, как поднялся Потемкин.

— За нашу повелительницу, заступницу, за нашу матушку…

— Полегче, я еще не так стара, — засмеялась императрица и ткнула его локтем в бок.

Все гости тоже рассмеялись.

— Ладно, — ничуть не обидевшись, продолжал Потемкин. — Тогда за ту замечательную женщину, которая оплатила этот ужин.

Все закричали «Ура!», но едва не захлебнулись вином, когда императрица ласково сообщила Потемкину:

— Нет, нет, дорогой генерал, я решила, что этот ужин оплатите вы, из своего кармана.

Потемкин покорно склонил голову и поцеловал руку императрицы, явно польстив ей своей готовностью выполнить любое ее желание. Но когда он выпрямился, его фигура утратила комичность и стала величественной. Потемкин расправил плечи и властно заговорил, обращаясь к гостям:

— Дорогие друзья! Наступила зима. Нева покрылась льдом, и на юге России тоже замерзли реки. Но по России продолжают течь реки крови. Казацкий атаман Пугачев объявил себя истинным царем России и сжигает и грабит города, постоянно увеличивая свою армию за счет бегущих к нему крестьян.

Дамы ахнули, а мужчины нахмурились. Крестьян в России много, очень много, и они всегда верили, что царь есть помазанник Божий, они выросли в страхе и покорности. И если теперь крестьяне присоединились к казацкому войску, то, значит, они поверили самозванцу. Это действительно была серьезная угроза.

— Поначалу мы полагались на местные власти, но им это оказалось не под силу, поэтому пора самим браться за дело и договариваться о совместных действиях.

Потемкин продолжал в том же духе, но так и не упомянул о том, какова численность повстанцев (в «Белом гусе» ходили слухи, что их около тридцати тысяч), и ни разу не назвал казаков армией, а только «бандой» или «ордой».

Речь длилась около часа. Не знаю, как подвыпившие и наевшиеся гости выдерживали этот монотонный голос, если даже я начал дремать. Но тут голос Потемкина оживился, и я сразу навострил уши.

— Среди нас присутствуют два человека, которые, сами того не зная, сослужили нам хорошую службу. Они рисковали своей жизнью, чтобы защитить пятерых придворных дам — которые нам так дороги — от нападения бандитов, о которых я говорил вам только что. Господа! Не могли бы вы встать? Позвольте представить вам — граф Сергей Горлов и сэр Кайрен Селкерк!

Я несколько смутился из-за того, что Потемкин добавил английский титул к моему имени, а потом понял, что он сделал это намеренно, чтобы я не чувствовал себя неловко рядом с графом Горловым. Но это было потом, а в тот момент у меня пересохло во рту от волнения, когда я поднялся. Насколько я понимаю, я выглядел ничуть не лучше Горлова, а тот был красный и потный от волнения.

Гости наградили нас бурными аплодисментами, которые можно было остановить только сев на место, что мы с Горловым и поспешили сделать.

— Господа, я прекрасно осведомлен о том, что вы сделали, ибо последние два дня придворные дамы говорят только на эту тему.

Несколько фрейлин хихикнули, и императрица, улыбаясь, посмотрела на них. Похоже, ее нисколько не беспокоили похождения Потемкина с придворными дамами.

— Господа, — продолжал Потемкин, — вы проявили беспримерное мужество, которым я всегда восхищаюсь. Когда враг близко, когда его численность превосходит ваши силы, когда сам легко можешь уйти от опасности, но остаешься, рискуя жизнью, ради тех, кто нуждается в защите, — это и есть высшая доблесть. Вы совершили героический поступок. Отцы этих придворных дам состоятельные люди, и, разумеется, щедро вознаградят вас, но и я хочу выразить свою благодарность и от имени Екатерины Великой, царицы всея Руси, жалую вас званием генералов русской армии.

Гости начали наперебой поздравлять нас, произносить тосты в нашу честь, аплодировать нам. Сидевшие рядом с нами дамы даже целовали нас в щеки, а я смотрел на Горлова и видел, что он так же изумлен, как и я. Я заметил, что Анна Шеттфилд не сводит с меня глаз, а лорд равнодушно уставился в тарелку, ничуть не удивленный таким поворотом событий.

Потемкин с самодовольной улыбкой уселся на место и добавил:

— Надеюсь, господа, вы примете эту честь.

Я взглянул на Горлова и поднялся.

— Извините, но я вынужден отказаться…

Все застыли, и наступила гробовая тишина. Дюбуа едва не сполз со стула, а Горлов побелел как полотно, не отрывая от меня глаз. Лица гостей, до этого момента такие приветливые, сразу стали замкнутыми и угрюмыми. Только Шеттфилды по-прежнему сохраняли невозмутимое спокойствие. Анна смотрела на меня со странным выражением, а лорд подозрительно щурился, словно гроссмейстер на неожиданный ход противника.

— Генерал… ваше величество… я не могу принять такую честь именно потому, что это слишком большая награда за то, что я сделал. Граф Горлов русский и знает эту страну, а я американец…

— Все это очень благородно, — с улыбкой, но и с нотками нетерпения в голосе перебил меня Потемкин. — Но мы считаем, что вы этого достойны, и найдем место, где вы сможете…

— Я отказываюсь вовсе не из-за того, что боюсь не справиться. Наоборот, я уверен, что справлюсь. — Потемкин озадаченно взглянул на меня, а я перевел взгляд на императрицу, не сводившую с меня проницательных глаз. — Сколько раз я видел, как молодые храбрые генералы становятся кем-то вроде адъютантов при главнокомандующих. Горлову это не грозит, — он слишком прямодушен и опытен, и такого солдата необходимо использовать по прямому назначению. Но я кавалерийский офицер, и, простите за самонадеянность, не встречал себе равных в искусстве кавалерийского боя, поэтому, если хотите отблагодарить меня, то пошлите в бой. Назначьте Горлова генералом, и я пойду к нему в подчинение. Дайте нам отряд кавалеристов, и мы сотрем в порошок любых врагов Ее Величества.

Горлов к концу речи вышел из полуобморочного состояния, щеки его порозовели, а глаза заблестели.