Великая страна - Леонид Костюков

В небольшом баре на втором этаже собралась примечательная компания: Смит, Мэгги и Катарина.

— Для начала, — сказал Смит Катарине, — позвольте, мэм, вас униженно поблагодарить. Если бы не вы… хоть это был и не финал, а какая-нибудь одна тридцать вторая, но так называемому злу несдобровать в борьбе с добром, извините уж за невольный каламбур. Зло, насколько я успел понаблюдать за свой условный век, много из себя строит. Гримасы и позы (Смит состроил свои типовые черты в рожу, страшную и уморительную одновременно). А вот добро — это поистине жуткая сила. Это как в серьезной фирме: кассир Макгрегор приворовывает за спиной босса, а управляющий Джонсон реализует политику начальства. Так Джонсон, доложу я вам, куда опаснее Макгрегора, и секретарша Люси не зря боится Джонсона, а с Макгрегором перекидывается шуткой.

— Сожалею, сэр, — довольно холодно отвечала Катарина, — но вряд ли смогу принять вашу благодарность, чтобы наш разговор не свернул на неверную магистраль. А вашей доброй знакомой Люси я посоветовала бы вести себя так, чтобы не приходилось опасаться начальства.

— Знакомый совет. Да ведь вина Люси только в длинных бедрах и круглых ягодицах. О чем только думал Господь, когда проектировал эти ягодицы?

— Есть вопросы, — безмятежно парировала Катарина, — которыми не следует задаваться. Например, в чем сквозной смысл истории нашей планеты или хотя бы такой ее частности, как клопы.

— Извини, Смити, — встряла Мэгги, — а почему ты назвал свой век условным?

— Все очень просто, моя красавица. Дело в том, что мне значительно больше ста. Я относительно хорошо сохранился, — тут Смит, подобно дешевому фокуснику, достал из пустоты круглое зеркальце и, внимательнейшим образом в него глядясь, произвел над своим лицом сложные движения пальцами, словно лепил из теста. — Если бы я не боялся испугать вас с малюткой Катариной, я бы намекнул, что мне и больше двухсот, ну да ладно, пощажу ваши нервы. Хотя… так ведь какого-нибудь коммивояжера распирает, если он видел юную леди на каких-нибудь авторалли в Коннектикуте, и он помрет, если не сообщит ей эту ничтожную информацию. Так и я… Катарина, не то чтобы принимал роды у твоей бабушки, а, скажем точно, находился тогда в соседней комнате и слышал первый крик твоей мамочки. Можно сказать, случайно туда попал, но странная штука — чем дольше живешь, тем меньше замечаешь вокруг себя случайностей. Когда пятилетний Джим едет на автобусе, ему тоже кажется, что тот случайно сворачивает вправо и влево и случайно довозит его с черномазой мамашей до искомого места. Словом, Мэгги, мы с тобой — два персонажа из книги Гиннеса. Тебе сколько там — месяцев пять или шесть? Как сказали бы наши русские друзья, старый и малый, да? Действительно?

— Ага. А еще говорят: связался черт с младенцем.

Эти невинные слова Мэгги неожиданно взбесили Смита.

— Да что вы все, дерьмо этакое, помешались на этом черте? Вот спроси меня, бэби, прямо, в лоб, дьявол я или нет?

— А это не будет посягательством на частную жизнь?

— О, эта траханная русская ирония! Так слушай и запоминай: я не дьявол, не черт, не вампир, не оборотень, не привидение, не что там еще. Сделай одолжение, угости меня просвиркой с чесноком в соусе из осинового кола и засунь мне пинцетом в жопу серебряную пулю. Если хочешь знать, нет вообще никакого дяди дьявола. Дьявол — это образ мыслей, действий и организационных ходов. Вроде операционной системы. Это просто голая оптимальность. Она покажется не сентиментальной и не романтичной какой-нибудь срушке из Миссисипи, воспитанной на мексиканских сериалах. Просто, моя маленькая Мэгги, если ты зазеваешься на моей дороге и окажется, что пересечь тебя короче и дешевле, чем обходить, то мне придется… ну, как бы это помягче выразить… а потом ведь найдутся лузеры с двухфутовыми языками, которые приплетут сюда дьявола, и аморальность, и прочее дерьмо. О! Луч света идет по кратчайшему пути, и никто не пеняет ему, что он разбудил по дороге халтурщика-постового, когда тот видел во сне Ким Бэссинджер. Ты что-то хочешь сказать, Катарина? Говори же.

— Я хотела узнать, как вам удалось так неплохо сохраниться.

— Прекрасный вопрос! Клянусь четырьмя постоянными комиссиями при Конгрессе, великолепный вопрос! И вот тебе бледный, но честный ответ: единого рецепта не существует. Я простодушно использую достижения той эпохи и страны, где нахожусь. Например, в Индии этак… ну, все равно, сколько лет назад я сидел в позе лотоса, пока не зацвел, а в горах Кавказа предпочитал молодое вино и свежую баранину. Сегодня я отдаю предпочтение высоким технологиям. Мэгги, ты уже раскрываешь свою пасть с обложки «Космополитена», так даю тебе справку с печатью: никакой младенческой крови, никаких сердец старых дев и прочей доморощенности. К сожалению, из соображений не нравственности, а скорее диетологии.

— Я вижу, — ответила Мэгги кротко. — А не мог бы ты рассказать, чем занимаешься помимо обновления собственной шкуры.

— Ничем.

— Но… ФБР, все эти манипуляции мной…

Смит поморщился.

— Это побочные эффекты, крошка. Ты видишь, иногда, чтобы аккуратно пересадить себе свежую печень, проще всего оказаться секретным начальником средней руки. При этом ты неминуемо занимаешься еще чем-то кроме собственной печени. С другой стороны, с каждого проекта ты снимаешь сливки в собственную чашку. Ты можешь мне не поверить, но однажды для сохранения этого бросового тела мне пришлось организовать революцию. Не ту, моя сладкая, не ту; та, которую ты имеешь в виду, случилась так же естественно, как гибель «Титаника». Маленькую черножопую революцию — она быстро зажила, когда я отвалил с кассой. Часть денег пошла американскому народу, а на остаток я купил превосходного химика, который впоследствии одарил меня парой-тройкой формул, все-таки обращающих некоторые необратимые процессы в клетке. И вот ведь человеческий род! Я заплатил ему достаточно, чтобы он приобрел у меня готовый продукт собственного изобретения, а он предпочел купить лиловую тачку и разбиться в ноль на автобане в Оклахоме. В каждом из нас сидит внутренний гамлет, дорогие девочки, и смерть всегда выбирает того, кто смотрит ей в глазницы и переступает с ноги на ногу. Это как на балу: приглашает дама, приглашает кавалер, но взгляды уже сцепились до всяких формальностей. Ты готова к смерти, Мэгги?

Мэгги задумалась, не удивившись.

— Я догадываюсь, нет. Я хотела бы многих еще повидать и кое-что сделать. У меня куча незакрытых файлов. А почему ты спросил?

— Потому что ты невнимательна. Твоя красота разгорелась чересчур ярко для этого первобытного района. Любой мужчина хоть чуть-чуть моложе меня желает обладать тобой. Твоя холодность и неготовность ответить повергает их в отчаяние. Ты порываешься возразить — что ж, ты можешь ответить одному, на втором вас всех заклинит. Отчаяние… знаешь ли ты, красотка Мэгги, силу отчаяния? Дерьмовая жидкость, не находя выхода, рвет запаянный сосуд. Я показал бы тебе опыт, обладай ты временем. Допустим, трое безнадежно влюбленных дисциплинированно покончат с собой. Это их конституционное право. Но четвертый, моя милая, пальнет в тебя, и будет тоже прав, поскольку невменяем. А ты болтаешь тут на втором этаже со старой рухлядью, вместо того, чтобы делать ноги.