Путь Абая. Книга третья - Мухтар Омарханович Ауэзов

отдельным аулом и владевший собственным зимником в урочище Аралтобе, возле Мия-лы, недалеко от аулов жатаков на Байбала. Его зимник отстоял от отцовского на расстоянии полудневного конного перехода. Акылбай молча, быстро разделся и присел ко всем, как всегда, немногословный и сдержанный. На вопрос отца: «Живы ли, здоровы люди у подножия Шолпан?» - Акылбай невозмутимым, будничным голосом вдруг сообщил ошеломившую всех весть:

- Какой-то большой вражеский отряд напал на табуны дяди Такежана у горы Шолпан. Угнали всех коней, всех до одного.

- Когда?

- Что за враги?

- Откуда?

- Куда угнали лошадей?

Вопросы так и посыпались со всех сторон на вестника.

Чай остался нетронутым. Айгерим и служанка Злиха, сидевшие у самовара за низеньким столом, тоже придвинулись к Акылбаю и стали слушать его. Он, по своему обыкновению, неторопливо и обстоятельно рассказал все, что знал. Джигиты примолкли и слушали, нахмурившись.

Акылбай поведал, что напали сегодня рано утром, что, жестоко избитые, в крови, остались лежать на земле Азимбай и его люди, около двадцати человек. Угнаны восемьсот коней из табуна и лошади под седлами. Не оставили ни одного, даже самого хилого стригунка. Говорят, что лошадей угнали в сторону Чингиза.

Сам Акылбай в час набега сидел в шалаше табунщиков, на временной их стоянке. Раненый Азимбай с двумя уцелевшими табунщиками смогли добраться туда, и один из них воспользовался конем Акылбая, чтобы доскакать до ближайшего аула родственников и привести оттуда коней для остальных.

Когда Акылбай добрался в своем рассказе до этого места, Абай неожиданно прервал сына, спросив у него:

- Ну а ты почему остался на стоянке? Что ты там делал?

- Меня Азимбай пригласил, с утра звал с собой к табуну. А что мне было делать при табуне? Я остался на стоянке, чтобы покушать куырдак, который готовил поваренок.

- Ну и что, покушал?

- Только начал есть, а тут поваренок зачем-то вышел из шалаша, да тут же и прибежал обратно. Говорит: ага, там, в долине, шум большой стоит. То ли волки напали, то ли барымтачи, а может, гоняются за отбившимися конями. Что будем делать? -спрашивает.

- А ты?

- Я ответил, что покушаем куырдак и пойдем посмотрим. Такой вкусный куырдак получился - из печени и ляжки пятимесячного жеребенка, мягкий, скользкий от жира, просто объедение...

Абай перестал расспрашивать и грозно нахмурился. Дармен почувствовал, что Абай-ага близок к гневу, вот-вот сорвется и набросится с насмешками и руганью на своего старшего сына. И самым непринужденным тоном, Дармен стал все сводить к шутке.

- Да благословит твою невозмутимость всемогущий Кудай! Разве могли разбойники или волки отвлечь нашего Акылбая в ту священную минуту!

Чуткий Магаш тут же решил поддержать Дармена:

- Куырдак из нежного мяса жеребенка представляет собой очень серьезное испытание! Можно действительно обо всем позабыть, ни на что не обращать внимания...

- Не надо! - отбивался Акылбай. - Вижу, мальчик уж очень беспокоится, говорю ему: «Выйди, посмотри». Он вышел, вернулся с криком: «Ойбай! Напали барымтачи! В лощине, слышно, бьются насмерть! Кричат «аттан! аттан!». Косяки угоняют в сторону Шолпан. Что делать?»

Абай:

- Ну, а ты что?

Магаш:

- Акылбай-ага, я полагаю, вы запрыгнули в седло и ринулись в бой? Или помчались за Шолпан догонять табуны?

Акылбай:

- Никуда я не поскакал, парень, отстань! Продолжал кушать куырдак, ясно тебе? Ждал, когда кто-нибудь прискачет и все объяснит.

Абай:

- И ты считаешь себя мужчиной? Но, может быть, ты сейчас врешь, сидя перед нами?

- Незачем мне врать, ага. Не думайте, что я испугался. Просто не хотелось делать лишних движений, - объяснял Акыл-бай.

И тут в комнате грохнул общий смех. Улыбнулся даже Абай.

- Сами подумайте, - продолжал Акылбай. - Лошадей уже угнали за Шолпан, дорога в глубоких сугробах. Ну, я погнался бы за ними вдогонку - и что толку? Где бы я их догнал - в толстой шубе, пробираясь по оврагам и буграм? Может быть, только в Ералы и догнал. А что бы я делал с барымтачами? Драться один против многих, как храбрый батыр, я не смогу, - осталось бы только хныкать перед ними да унижаться! Нет, быть таким батыром я не желаю!

На этот раз Магаш и Какитай не стали смеяться. По виду Абая они поняли, как глубоко задет и расстроен их агатай словами и поведением Акылбая. Им тоже было неловко за него перед Абаем, но не хотелось, чтобы разгневанный отец сорвался и начал бранить и унижать их добродушного старшего брата.

Однако Абай, внимательнее приглядевшись к своему первенцу, усмехнулся и молвил вполне миролюбивым тоном:

- Голубчик мой, если бы тебя услышал кто-нибудь посторонний, то непременно подумал бы, что ты настоящий болван. Ведь что завтра могут сказать люди? Скажут: пока один из внуков Кунанбая сражался, как мужчина, с врагами, другой сидел в шалаше, ел куырдак и лизал жир со дна казана.

Все рассмеялись шутке Абая, смеялся и сам Абай

После этого, оставив в покое Акылбая, Абай стал серьезен и перешел к тому, что его сильно обеспокоило.

- И кто же были они, эти барымтачи? - спросил он.

- Говорят, что во главе стояли Базаралы и Абылгазы, - сообщил Акылбай.

- Базаралы? Абылгазы? - быстро переспросил Абай, озабоченно взглянув на сына. - Что же ты сразу не сказал?

И тут Абай невольно высказал мысль, которую ему не хотелось бы выражать вслух:

- Вот к чему привели насилие, клевета и вероломство Таке-жана!.. А вы что думаете о Базаралы?

Спросив это, он испытующим взглядом обвел лица своих друзей.

Молодежь молчала. Никто не решался высказаться. Все ждали, что скажет сам Абай.

Он также долго молчал, потом заговорил спокойно, свободно, уверенно:

- Друзья мои, такого дела никто еще из тобыктинцев не совершал. Это поступок гнева и мести. Праведного гнева и неотвратимой мести. Последствия этого события, скажу вам сразу, будут тяжелыми. Не скоро и не очень хорошо для всех оно закончится. Поживем - увидим. Однако, чем бы оно ни закончилось, начало его мне видится мощным и благородным. Да, мои дорогие, - это дело мести, народной мести. Мне в свое время стало известно, что Базаралы поклялся отомстить Такежану. За те бесчинства, которые он устроил по отношению к нищим жи-гитекам, напустив свои стада на их аулы. За многое другое в прошлом, - поправшее честь и самого Базаралы... Я говорил с Такежаном, просил его не пробуждать глубоко скрытой ярости в груди джигита.