Алина и Валькур, или Философский роман. Книга первая - Маркиз де Сад

Ну и ну! Но нет, моя дорогая: не вам мериться со мной коварством. Защищайтесь, если желаете, однако не вздумайте переходить в нападение: одной моей хитрости, если мне это заблагорассудится, достанет на то, чтобы в минуту разрушить плоды ваших десятилетних усилий.

Да, эти проступки слишком серьезны, чтобы заслуживать прощения, — для общественного блага следует прибегнуть к примерному наказанию, ведь я держу ответ перед целым сословием супругов. Меня заклеймили бы как злодея, вычеркнули бы из списка, говоря словами Ленге, если бы я оставил аналогичные шалости безнаказанными… Просто счастье иметь такую жену! Когда дело дойдет до расправы, я испытаю живейшее удовольствие! Каждый миг мщения принесет мне неизъяснимое блаженство…

Повторяю тебе, Дольбур, ты не должен вмешиваться: ешь, пей и спи, пока я буду прикидывать, как доставить тебе удовольствие, и заботиться о нашем спокойствии. Разве тебе не улыбнулась фортуна, предоставив такого друга, как я?

А он, кстати говоря, думает только о том, чтобы сокрыть последствия готовящихся преступлений и обеспечить твое благополучие. Да, при осуществлении наших планов я рискую меньше, чем ты, но лишь для того, чтобы у тебя на сердце было спокойнее, чтобы избавить тебя от чувства живейшей, признательности, которое иначе тебя попросту захлестнуло бы.

Мой друг, уважение в обществе, взаимное доверие, деньги и безопасное место — вот и все, что нужно для успеха наших начинаний. Я не оговорился — безопасное место, где мы могли бы уединиться в случае необходимости. В нашем положении и не требуется подчеркивать благонравие, нам надо только заставить других хорошо себя вести.

Я безумно люблю нашу Францию, ведь в этой стране, в полном соответствии с законом, можно удовольствия ради колесовать полдюжины невинных и затем, при желании, без малейшей опасности для жизни совершить двадцать ужаснейших преступлений. Умеренная осторожность обещает здесь полную безнаказанность. Облачившись в наши черные доспехи, мы поступаем так, как нам вздумается, а плебеям остается лишь с уважением и трепетом взирать на напыщенные, надменные и суровые мины, скрывающие от них наши настоящие лица. Вот почему я так люблю мою прекрасную родину и презираю эти проклятые северные королевства, где наше сословие уже не пользуется доверием, где должностные преступления строго наказываются, а народ, просвещенный факелом философии, понемногу дошел до мысли о том, что правильное государственное управление легко осуществимо и без судейских, а счастливо жить можно и без смертной казни.

Письмо двадцать седьмое

ГОСПОЖА ДЕ БЛАМОН — ВАЛЬКУРУ

Вертфёй, 28 сентября

Невиданные изменения! Невообразимые события! Мне кажется, что Господь дал мне чувствительное сердце лишь затем, чтобы постоянно подвергать его суровым испытаниям. Не будучи способна к состраданию, я, очевидно, была бы счастливее. Ныне же я на своем опыте убедилась в том, что нежная душа не относится к дарам благосклонной природы, напротив, с такой душой мы обречены на вечные мучения… Но что я говорю? Как осмелилась я произносить эти кощунственные речи? Справедливо ли надеяться на совершенное счастье? Да и существует ли оно на земле вообще? Здесь чаще всего человек обречен на страдания. Все мы здесь походим на игроков, собравшихся вокруг карточного стола. Разве судьба одинаково улыбается каждому из играющих? И по какому праву хулит свою судьбу тот, кто, вместо того чтобы наполнить карманы золотом, спустит за зеленым сукном все свое состояние? По воле Предвечного число благ и зол, выпадающих на долю смертных, примерно равно, только вот распределяются они без особого разбора. И я могла бы стать счастливой в такой же степени, как и несчастной, все зависело от случая, поэтому сетовать на фортуну — величайшее заблуждение, Ах, неужели трудно отыскать немного радости даже в самых мучительных страданиях? Когда ранят нашу душу, мы начинаем чувствовать и все воспринимать острее, под гнетом мрачных впечатлений с невиданной доселе силой мы испытываем радость, совершенно незнакомую тем скучным и, по сути, несчастным людям, которые праздно прожили всю свою жизнь в полнейшем спокойствии. Как сладко проливать слезы в моем положении! Мой друг, как восхитительны эти мгновения, эти минуты, когда ты бежишь на край света, забиваешься в какую-нибудь темную пещеру или бежишь в непролазную лесную чащу, не сдерживая более своих слез! Отдавшись целиком во власть горьких дум, ты размышляешь исключительно о своем горе, припоминаешь наиболее удручающие обстоятельства, предвидишь ситуации еще худшие и с наслаждением предаешься меланхолии… А дивные воспоминания о днях нашего детства, когда мы еще не успели столкнуться с превратностями судьбы; а долгие и мучительные раздумья о тех происшествиях, которые привели нас к столь незавидной жизни; а мрачные предчувствия того, что злоключения не оставят нас до самой смерти?.. Я уже вижу, как мертвенно-бледные руки несчастья закрывают крышку моего гроба… И, вместе с тем, есть еще светлая надежда на Господа-утешителя, близ которого осушатся все наши слезы и нас посетят радости. Мой друг, разве можно отказываться от таких удовольствий? Ах, но они доступны лишь нежной душе, лишь чувствительному сердцу. Надеюсь, я буду вкушать их вместе с Вами.

В ранней юности[9] меня выдали замуж за нелюбимого человека, почти мне незнакомого[10], но, несмотря ни на что, всей силой своей души я всегда свято придерживалась супружеского долга. Видит Господь, я ни разу его не нарушила. Ответом на мою нежность была суровость, забота наталкивалась на грубость, верность отплачивалась преступлениями, покорность — ужасными мерзостями.

Увы! Виноватой считала я одну себя: хотя люди ежедневно осыпали меня похвалами, я ставила себе в вину холодность супруга, предпочитая признаться в своих несуществующих пороках и недостатках, лишь бы не усомниться в справедливости мужа. Удовлетворенная тем, что в моем лоне зародился плод, если не любви, то, по крайней мере, супружеского долга, я страстно обратилась тогда к этому священному залогу.

«Хорошо, — говорила я себе, — раз уж мне не дано судьбой быть любимой, то меня вознаградят дети, они будут мне утешением во всех перенесенных оскорблениях, с ними я обрету счастье, которого так и не нашла в супружестве».

Какие лучезарные планы строила я относительно их будущего! Эти мысли смягчали мои страдания, иначе я просто была бы не в состоянии смежить веки, не смогла бы спокойно спать ночами…

С тех пор как я решила посвятить себя воспитанию детей, передо мной более не существовало преград. Но Господь и здесь не пожелал даровать мне свое благословение. У меня родились