Путь Абая. Книга третья - Мухтар Омарханович Ауэзов

суда. Но сердце его не дрогнуло, и когда бай Нурке объявил начало суда и произнес: «Теперь выслушаем сторону обвиняемых», - Базаралы неторопливо расстегнул и снял с себя пояс с серебряной пряжкой, свободно раскинул по сторонам скрещенных ног полы чапана и, высоко подняв голову, спокойным, мужественным взглядом обвел лица судей.

- Эй, судьи! - властно произнес он, заставив всех присутствующих вмиг стихнуть, замолчать и невольно посмотреть на него.

Перед биями сидел, широко расправив плечи, могучий, уверенный в себе, красивый человек. Матово светился высокий осиянный лоб, румянец играл на крутых скулах. Он возвышался над всеми баями, биями, владетелями несметных стад, разодетыми в пышные одежды, надутыми, чванливыми, - и в своей бедной степной одежде выглядел значительнее всех вокруг себя. Все, далее им сказанное, - свободно, непринужденно, с легкой улыбкой в глазах, - было также значительнее и умнее всего того, что было тут произнесено.

- Сегодня здесь очень важный сход, собрались баи из степи и мырзы из города. Сородичи! Многих из вас я не знаю в лицо, но мне известны имена ваших предков, я слышал и о ваших достоинствах и делах. Одни из вас представляют кереев, другие - роды Бура, Матай... знаю, что здесь находятся и выходцы из уважаемого мною рода Басентиин, близкого нам. А вот сидят передо мной сыновья Кунанбая, почтенные наши мырзы, владетели больших стад, которые пришли судиться со мной.

У меня же нет ни гроша за душою, ни скота, ни двора, ни богатой родни - одни нищие жатаки стоят за моей спиной. Как же мне тягаться в суде с сыновьями Кунанбая? Ведь за ними-то вся сила золота и неисчислимого скота, коней в табунах, и всякого добра и еды в их аулах! Близких друзей, сватов, товарищей детства у них немало не только среди тобыктинцев, но и по всему Семипалатинскому краю. Поэтому я не могу поставить себя вровень с детьми Кунанбая. Говорится ведь: «аркан длинный, петля широкая» - это про них. А про меня: «веревка коротка, узла не завяжешь». Также про Кунанбаевых сказано: «Нагнутся вперед, перед ними Иртыш простирается, откинутся назад -спиною в Чингиз упираются». И перед ними я, рядом с которым нет ни одного, даже самого захудаленького, мырзы или бая.

Тут он на одно мгновение смолк, окидывая весь суд насмешливым взглядом. Затем высказал самое главное, совершенно неожиданное для всех:

- Дети Кунанбая щедры на подарки и угощения, вы знаете это. Вам, достойным, немало перепало из их рук. Но вы еще не знаете, что я вам тоже подарок приготовил, - намного дороже всех их даров и угощений. Приходилось вам встречать в этом краю такого богача, как Кунанбай? Наверное, нет. Слышали вы, что он мог сделать с теми, кто осмеливался пойти против него? Слышали. И глядя на его детей, вы думали, наверное, что не от человека они произошли, а от самого Аллаха... Вам и в голову не могло прийти, чтобы кто-нибудь осмелился пойти против них. Так вот, уважаемые, мой дар для вас такой: я открыл вам глаза на то, что дети Кунанбая такие же смертные, как и другие, они не сыновья Бога. Я дал вам понять, - их тоже можно наказать. Если ударить их палкой, они также почувствуют боль. И каждого из них, за их бесчинства, можно схватить за воротник! А если стукнуть как следует, то они не устоят, полетят на землю, - их даже можно забить насмерть! Кунанбаевых можно бить! Вот какой я вам преподнес подарок! - сказав это, Базаралы от души рассмеялся.

Многие из биев, степных богачей и властителей, находившихся в скрытом соперничестве с домом Кунанбая, не осмелились так же открыто смеяться, но опустили головы и спрятали свои улыбки в бороды. Приличие на таком важном собрании было соблюдено.

Слова Базаралы не могли не подействовать на биев. И все же присутствующие на судебном сходе изначально не собирались его оправдывать. Ибо все эти бии, баи, волостные начальники сами были владетелями стад, и угон скота никак не могли приветствовать. Никто не собирался сказать ему: «Ты прав!» Базаралы хорошо знал об этом. Поэтому он не стал ни оправдываться, ни защищаться. После сказанных им вызывающих, насмешливых слов еще раз внимательно оглядел собрание судей и завершил, словно выстрелил:

- Я все сказал, а вы слышали! Мне хотелось бы, чтобы мои слова услышал и народ, те люди, что остались снаружи, за вашими спинами, в степи. Но разве сегодня слово правды дойдет до их ушей? Если бы хотя половину моих слов они услышали! Я теперь закончил. Вот, стою перед вами, - хотите, режьте меня на куски, воля ваша!

На судебном разборе весьма успешно выступил Шубар. Судьям было ясно, что разбирательство не затянется надолго, Базаралы не собирался оправдываться, и они торопились задавать ему свои вопросы: язвительные, задевающие его самолюбие, уточняющие, подбирающиеся к признанию им своей вины. Некоторые бии, размахивая тетрадками и карандашами, требовали у Базаралы, чтобы он назвал имена и фамилии всех сорока соучастников набега. На что Базаралы коротко и решительно ответил:

- Не назову. Вот я, пришел сам и стою перед вами. Я зачинщик, берите меня! Вяжите по рукам-ногам, отправляйте на каторгу. Я один за всех отвечу, но людей, ходивших со мною, никогда не выдам!

Отвечая на обвинения Шубара в том, что он поднимал смуту в народе, Базаралы ответил:

- Народ не виновен. Это мстил я, Базаралы. Такежан - мой кровник. Это из-за него старший брат Балагаз погиб в ссылке, Такежан вынудил моего младшего брата Оралбая бежать на чужбину, где он умер в безлюдной степи, я не знаю даже, где его могила! И все, что сделано с Такежаном, - это моя месть. За это сводите счеты только со мной! Хотите, убейте. Хотите - живьем закопайте в землю. Но в любом случае вы больше не сможете разлучить меня с родными местами! Я остаюсь здесь и буду за все отвечать один!

В этом и заключалась вся хитроумная интрига тяжбы: истец хотел, чтобы за преступление отвечал весь род Жигитек, а не один Базаралы, у которого ничего, кроме его собственной головы, не имелось для выплаты куна. Шубар красноречиво доказывал, что последний набег - продолжение издавна сложившихся враждебных отношений между Иргизбаем и Жигитеком. Распри идут еще со времен Кунанбая и Божея, вождя жигитеков. База-ралы следует дорогою этой старинной вражды.

- Зачем нам его тощая голова, с которой и куска мяса не срежешь? - витийствовал Шубар.