Рассказы Фата-морганы - Джонатан Литтел

и неправдами. Одна организация зафрахтовала самолет, я позвонил другу, и он обещал найти мне местечко; через два часа он мне перезвонил, чтобы сообщить, что его шеф против этого (позже я узнал, что какая-то женщина, с которой я был почти не знаком, но которая по причине, так и оставшейся неизвестной, ненавидела меня всем сердцем, вычеркнула мое имя из списка). В течение нескольких часов я переходил от самой отчаянной надежды к самой черной ярости. Я рвал и метал, ковыляя от одной конторы к другой, доводил секретарей до исступления своей настойчивостью, принуждал их делать заведомо бессмысленные усилия, на которые они только зря тратили время и терпение. В шесть часов вечера произошло чудо: грузовая компания, куда я снова позвонил от безысходности, как ни в чем ни бывало сообщила мне, что в ее самолете есть место не только для меня, но и для двухсот килограммов груза, который я должен буду сопровождать. Нужно было действовать незамедлительно, так как груз, конечно же, не был готов к отправке, таможенные документы отсутствовали, а экспедиторская компания была уже закрыта: однако к восьми часам все было сделано. В шесть утра я должен был быть в аэропорту, я был там уже в половине шестого, но он открылся только в шесть тридцать, в семь мне было сказано, что самолет неисправен и в тот день уже не полетит. Я был настолько этим раздавлен, что едва отдавал себе отчет в том, что ситуация до ужаса комична. Днем я снова позвонил С.: она должна была уехать на следующий день, как и собиралась, и не могла отложить свою поездку, но, услышав ее, я немного успокоился. На следующий день я действительно улетел. Самолет направлялся в город, куда мне было нужно по работе, и останавливаться в Г… не имело смысла, поскольку С. там больше не было. Во время полета я лелеял безумную надежду пересечься на несколько минут с С. на аэродроме в Г… и поговорить с ней, пусть даже один короткий миг, увидеть ее глаза и улыбку, обнять ее. Вполне ожидаемо ее самолет улетел несколькими часами ранее.

Я провел неделю, работая вместе с моими коллегами, и планировал вернуться в К…: мне нужно было выполнить кое-какие обязательства, это оправдывало поездку, которую в противном случае мое чувство долга мне бы не позволило. Мне предстояло возвращаться через Г…, рейсы в К… отменялись уже несколько дней подряд; но С. по-прежнему была в М…, и мне оставалось только запастись терпением. Начальник С. сообщил мне, что она должна вернуться в К… в среду, предполагаемый день моего собственного отъезда. Я был счастлив, но трепетал при мысли о чем-нибудь непредвиденном. Мой самолет должен был сесть в К…, полететь дальше в М…, а затем вернуться в К…; перед тем как я узнал о ее обратном рейсе, я был намерен проделать этот дополнительный путь и привезти ей цветок, чтобы увидеться с ней хоть на полчаса. Тогда я слегка скорректировал планы: я сойду в К…, но все же отправлю ей цветок, не сообщая от кого он, чтобы поприветствовать ее еще в самолете. Из-за злокозненного начальника офиса, который, видимо, тоже меня ненавидел, я чуть не упустил свой самолет: хотя я уже несколько дней как зарегистрировался на рейс, моего имени не было в списке, и служащая, которая распоряжалась посадкой, меня не пустила. В своем несчастье я, должно быть, имел тот еще вид, стоя на взлетной полосе с большим желтым цветком в руках, настолько несуразным в этой ситуации, что я долго колебался, прежде чем решиться взять его с собой. Однако своевременное вмешательство моего друга, который непосредственно отвечал за перелеты, помогло мне попасть в салон самолета. На борту был швед, который направлялся в М…: я передал ему цветок с надлежащими инструкциями. Полет прошел отвратительно, мы на полчаса попали в ужасающую турбулентность. Я пытался сохранять спокойствие, уверяя себя, что подобная тряска нормальна для такого маленького самолета, но когда мы приземлились в К…, я заметил, что пилоты были бледные как смерть. Я быстро нашел начальника С., с которым нас начинало связывать крепкое чувство товарищества; С. должна была прилететь через несколько часов.

Днем я обнаружил ее в офисе, удивляясь, что не возникло никакого дополнительного препятствия, что она, скажем, не вернулась в Г… без остановки в К…. «Значит, ты не захотел слетать в оба конца, чтобы составить мне компанию», — упрекнула она меня. «Эх, но я ведь послал вместо себя цветок». Она его не получила, швед забыл его в самолете. Она видела этот цветок во время посадки и подумала еще, кому бы он мог предназначаться и откуда прилетел. Даже при таком исходе дела я был счастлив, что решился на этот жест. Что касается духов, то, как она рассказала мне позже, они так и не были отправлены в М…, но она забрала их по дороге в Г…, и они ее очень радовали в эти последние недели, спасая от невыносимого запаха тех, кем ей приходилось заниматься.

Когда я приехал, она дружески обняла меня, после чего все стало еще мучительнее. Я уже упоминал выше, что слишком увлекся, слишком поспешно открыл дверь, которую мои инстинкты, как правило меня не подводившие, обычно держали плотно закрытой.

С этого момента ее отстранение медленно раздирало меня на части. В следующие дни она ушла с головой в свою бешеную деятельность; время от времени она уделяла мне минутку, но мысли о работе мгновенно отвлекали ее, и она возвращалась в свое обычное состояние. Ее контракт истекал, и она должна была покинуть страну; она получила множество предложений; одно, от ее тогдашнего начальника, было связано с городом, в котором я обычно работал (но это не вызвало у нее ни малейшего интереса), второе предполагало возвращение в М… и сотрудничество с другой организацией, остальные были связаны с другими странами. С. не могла ни на что решиться, она обсуждала это со всеми на свете и безостановочно говорила о проблемах, с которыми она сталкивалась в М…. Тогда, уязвленный ее равнодушием, я решил, что чудовищно ошибся, в корне неверно истолковав знаки, которые с ее стороны были лишь дружескими. Позже я заключил, что поездка в М…, которая явно ее истощила, довела ее до такого состояния, когда у нее, всегда как будто бы знавшей, что она делает и зачем, почва ушла из-под ног, и она больше не понимала, чем себя занять, кроме насущных дел, которые стали ее последним прибежищем.