Любовь Онегина к бабушке Кларе - Мири Литвак

«Там рано темнело», – произнесла мама. Она бросила враждебный взгляд на моего нового змея. Я так и не понял, была ли она против этого подарка или ей не понравилось, что ей не дают рассказать все подробности.

Я бережно погладил палочки из светлого дерева и подумал, что у меня обязательно должно получиться собрать его. Папа пообещал мне помочь, но папа всегда говорит: «В другой раз, в другой раз», – а когда я тороплю его, то жалуется, что я унаследовал мамин характер и что у меня нет терпения.

«Мы не успели погулять как следует», – заметила мама.

«Хорошо, что вы уже дома», – прервала бабушка Клара мамину попытку снова начать рассказ о путешествии. Бабушкины глаза блестели за линзами очков. Она смотрела на нас всех, и на меня тоже, радостно, будто и я только что вернулся из дальнего путешествия.

«Я знаю, что в Германии выпало много снега! – произнёс я громко, чтобы показать маме, что её рассказ о Франкфурте мне интересен. – Я видел по телевизору!» – добавил я.

«Как я рада, что вы уже здесь», – повторила бабушка Клара, будто никак не могла выразить свои чувства до конца.

«Да, был и снег», – подтвердила мама и замолчала. Я не понял, почему она не восторгается своим любимым снегом.

Папино внимание было сосредоточенно на куске шоколадного торта, который он энергично жевал. Бабушка купила торт специально по случаю их возвращения из Германии. Папа держал тарелку на весу, почти у самого рта и выглядел совершенно спокойным. Закончив, он поставил тарелку на стол и развалился на диване, как гигантская сытая кошка. Он осматривал бабушкину и дедушкину гостиную пытливым взглядом, будто она возникает из его из памяти, а не находится сейчас перед ним. Когда Онегин неслышно зашёл, папа тотчас же заметил его и встал ему навстречу. Он присел на корточки на ковре около Онегина и что-то ему сказал. Несмотря на свой снобизм и отстранённость, Онегин любит играть с папой. Мне кажется, он чувствует, что папа предпочитает игру с ним разговору, хоть и интересному, с дедушкой, бабушкой и с другими гостями.

Онегин растянулся на спине во всю свою длину и перевернулся вокруг своей оси. Под конец он сильно потянулся, показывая свой розовый животик, и, в качестве заключения, вопросительно мяукнул.

«Ах да! Подарок!» – вдруг вспомнил папа и подбежал к своей сумке, которая валялась под журнальным столиком. Он достал из неё чёрную игрушечную мышку. Впрочем, игрушка была мало похожа на мышь, такая она была мохнатая, но когда папа нажал на кнопку на конце шнурка, она запрыгала, и Онегин заинтересовался.

«Один бродячий торговец продал мне это около франкфуртской оперы…», – сказал папа и провёл рукой по затылку. Волосы у него выросли за время их путешествия, и это, видимо, его раздражало. «Не смог удержаться», – добавил он, оправдываясь.

«Однако, Гиди! – воскликнула бабушка укоризненно. – Ведь Онегин растерзает эту несчастную мышку в один момент!» Но было видно, что она довольна за Онегина, которому тоже привезли подарок из-за границы.

«Ну что, как вы съездили, Гиди?» – услышав нас, дедушка вышел из своего кабинета и присоединился к нашему разговору. Он долго всматривался в папино лицо, и нагибаясь к нему, пожал ему руку, обхватывая её обеими ладонями с двух сторон. «Ну, как? Как?» – нетерпеливо повторил дедушка. Ему не терпелось узнать. Но папа только тихо повёл головой и улыбнулся своей загадочной улыбкой.

«На открытии было так много народу! Толпы!» – вздохнула мама.

«Ну так это же хорошо!? Нет?» – удивилась бабушка.

«Владелица галереи – очень милая женщина. Деловая, энергичная, – продолжала мама. Видимо, интерес окружающих стимулировал её продолжать: – Но муж, которого она величала «партнёром», всё время задавал нам вопросы про палестинцев и про си-ту-а-ци-ю», – произнесла мама, растягивая кодовое слово.

«Да, он был большой такой, высокий с копной чёрных волос», – сказал папа, на минуту повернув голову к нам, полусидя-полулёжа на ковре.

Тут я понял: политическая ситуация в Израиле помешала маме до конца насладиться праздничным открытием выставки.

«Они там, вероятно, думают, что у нас тут всё – война, – добавила она с раздражением, которое стало теперь очевидным, – что мы не ходим на работу, не ездим за покупками в супер, не готовим детям обед и не развешиваем бельё, а только беспрестанно воюем и воюем с бедными палестинцами».

«Ну да, он очень интересовался, в каких операциях в Газе я принимал участие, – усмехнулся папа. – Он так настаивал и не мог поверить, что я всего лишь программист по профессии и что я уже не помню, когда меня призывали как резервиста в последний раз…», – вяло продолжал он, не поднимая головы от Онегина.

«Да, нелегко было ему объяснить», – подтвердила мама.

Тут я подумал, что она, наверное, никак не могла отделаться от этого «партнёра». Но, поскольку именно она отвечает в нашей семье за светскую беседу, ей пришлось противостоять в одиночестве нападкам этого могучего смуглого мужчины, вместо того чтобы разгуливать среди гостей, красуясь своим жёлтым вечерним платьем, которое она сшила специально для этого события.

«Да, он был несколько занудным», – заметил папа, растянувшись на полу, и я подумал, что и он, как Онегин, вот-вот перевернётся вокруг своей оси.

«Когда я сказала ему, что Гиди служил в разведывательных войсках, – продолжала мама всё так же напористо, но я уже заметил, что она немного смягчилась, после того как ей удалось завоевать сцену, – он страшно испугался. Он, по-видимому, подумал, что имеет дело с опасным шпионом, который возглавлял операции похищения в Арабских Эмиратах или что-нибудь в этом роде!» Она тихо засмеялась.

Папа поддержал её невидимым смехом: он шумно выдохнул струю воздуха через нос, его губы изогнулись на минуту и снова вернулись на своё место.

«Как он перепугался! Правда, Чинчинуля?»

Теперь папа сидел на полу, повернувшись к нам всем телом.

«В один миг он страшно побледнел! – мамин смех зазвенел сейчас совсем свободно. – Он исчез! После этого я его вообще больше не видела», – торжествующе провозгласила она.

«От страха! Ну да, от страха! Видимо, так и надо!» – добавил папа, и я почувствовал, как в этот момент радость возвращения домой наполняет их обоих. Обеими руками папа взял Онегина за подмышки и поднял его напротив своего лица. Онегин не сопротивлялся. Его задние лапки свисали свободно, как тряпочные.

«Смотри, как он покорен!» – изумленно воскликнул дедушка, будто видел такую картину впервые.

«Онегин любит папу!» – гордо заметил я.

«Без