Тень скорби - Джуд Морган

Ее досуг. Ее запрещенный досуг. Шарлотта вновь берет вялую, негнущуюся руку манекена, пожимает ее. И вновь странное желание сдернуть его с дивана и швырнуть через всю комнату. Вместо Брэнуэлла, быть может? Брэнуэлла, для которого папа и тетушка устроили студию, лишь бы тот мог следовать своему призванию художника. А как иначе? И теперь он милостиво предлагает просмотреть ее любительские наброски. Но в то же время она его любит. Ее тошнит, ей страшно, как будто она сделана из яда.

— Брэнуэлл, а что же случилось с твоими игрушечными солдатиками?

— Что? — Его смех поспешен, резок. — Бог его знает. Потерялись, сломались, наверное. Или где-нибудь на чердаке валяются. Чего вдруг ты о них вспомнила?

— Не знаю. — «Значит, валяются на чердаке», — думает она и продолжает: — Просто интересно, наверное, а с людьми такое случается?

— Меня зовут мисс Пачетт. А вы, насколько я понимаю, мисс Бронте.

Пока что очень хорошо, так держать: обмен информацией. С большой холодной высоты Эмили наблюдает, как ее руку жмет рука мисс Пачетт. Столкновение миров. Все равно очень хорошо.

— Да. То есть… — Не будучи старшей, она никогда не называлась «мисс». — Эмили Бронте.

— Здесь используется исключительно обращение «мисс» — как с ученицами, так и с учительницами, — отмечает миловидная и весьма практичная мисс Пачетт, успевая за несколько мгновений эффектно пройти через удивление, озадаченность и понимание, раздражение и суждение. А Эмили представляется воробей, плескающийся в дорожной канаве, пока по мокрой земле не прогремит следующий экипаж. — Что ж, вы, должно быть, устали с дороги. Надеюсь, вы поужинали. Девочки только что поднялись наверх. У вас все платья такие, как это дорожное?

— Это одно из моих двух.

Мисс Пачетт вздыхает и идет посмотреть на себя в большое зеркало над камином. Ее гостиная представляет собой безмятежно жаркий, потрескавшийся плюшевый уголок — точно кошка обставила свою комнату. На несколько мгновений Эмили замечает в зеркале длинные усы и эллиптические нефритовые глаза мисс Пачетт, пока та лижет лапу — приглаживает выбившийся локон и снова вздыхает: «Я знаю, я вижу это. Сельский пастор, ограниченный доход, отсутствие общества. Как часто с таким сталкиваешься. Сочувствуешь. Жаль только, что нынче никто уже не знает, как показать себя в лучшем свете». Мисс Пачетт выглядит моложе своих лет. Камин шипит, как маленький домашний дракон.

Беглый осмотр затемненной классной комнаты, некогда сарая, части солидного, прочного особняка в Ло-Хилле, окопавшегося на вершине холма и по-прежнему являющегося центром фермерского хозяйства. В глубине души Эмили пожалела об этом расколе. С овцами, коровами и птицей явно легче, чем с этим: открывается дверь дортуара, в уши ударяет шум, производимый множеством собранных вместе девочек.

— Эту спальню вы будете делить с мисс Хартли. Сейчас она наблюдает за отходом девочек ко сну. Это одна из обязанностей, которые вы будете выполнять по очереди. В данный момент, как я, кажется, упоминала в нашей переписке, у нас на пансионе более двадцати учениц.

Двадцать? Нет, удвойте или утройте это число, чтобы оно сравнялось с обезьяньей толпой за дверью. Пузырь гомона, хихиканья, бормотания надувается, пока Эмили не начинает казаться, что он вот-вот лопнет и капли женской болтливости забрызгают стены, потекут струйками вниз.

— Что же, мисс Хартли скоро будет здесь и сообщит вам об остальных ваших обязанностях. Я пришлю наверх ваш сундук. Думаю, мисс Бронте, мы с вами поладим. — Мисс Пачетт со сдержанной улыбкой пожимает руку (или, коротко мурлыча, трется о ногу перед тем, как задрать хвост трубой и отправиться на охоту за птичками). — Вы, хвала Господу, не болтливы.

Эмили разбирает чемодан, когда в спальню входит ее коллега. Она несет свечу. Она не ставит ее на тумбочку, но выжидает пару мгновений, прислушивается, стоя у двери, ведущей в дортуар, потом распахивает дверь, выкрикивает:

— Так, еще хоть звук — и я пройду между вами вот с этим и подожгу комнату! Подумайте об этом. Подумайте, как весело вспыхнут эти занавески. Хартли не настолько сумасшедшая, чтобы такое сделать? Да ну? Вы знаете, что именно настолько.

Мисс Хартли — налитые кровью глаза, страдальческие губы, лет под тридцать — приветствует Эмили беглым взглядом и подобно пловцу ныряет в кровать. Лежа на спине, стаскивает чулки, непринужденно при этом потягивается и произносит:

— Ля Пачетт говорила, что вы приедете. Вы родственницы?

— Нет.

— В таком случае она стерва. — Мисс Хартли расстегивается и развязывается; панцирь платья соскальзывает вниз и ложится у ног мелкой лужицей. Эмили не знает, что делать, куда смотреть. Мисс Хартли так много. — Знаете, вы возненавидите это место. Дай бог разглядеть. — Она берет часы с тумбочки у кровати и всматривается в них. Большие серебряные карманные часы. — Отцовские. Должны были отойти брату, но тот умер. Чахотка. Отец сказал мне: «Можешь взять себе, теперь это не имеет значения». Итак, следующие три четверти часа я смогу бодрствовать. Это то, что у меня есть. Примерно столько времени остается на себя, если повезет. — Она снова валится на кровать. — Небольшой благословенный интервал пребывания во сне, а потом, только открываешь глаза, долг начинается и не прекращается, пока опять не добредешь до кровати. Я уже говорила, что вы возненавидите это место?

— Это мисс Бронте, — объявляет мисс Пачетт. — Нет нужды говорить, что все вы, живущие и не живущие здесь, будете оказывать ей уважение, соответствующее ее статусу в Ло-Хилле.

Класс оживлен вниманием: в муравейник бросили кусочек еды. Эмили скользит взглядом по чуждым лицам: сорок с лишним, явное удвоение.

— Было лучше, когда здесь была мисс Мария. Сестра Ля Пачетт. Младшая. Более мягкие манеры и… короче говоря, она вышла замуж, а Ля Пачетт с ума сошла от ревности. О, словами не описать. С тех самых пор она какая-то странная. На самом деле, невзирая на все эти кудряшки и новую одежду, она, в сущности, самая настоящая старая дева.

Эмили, устало шагая рядом с мисс Хартли по дороге из церкви, с любопытством спрашивает:

— А что вы подразумеваете под старой девой?

— Что я подразумеваю под… — Мисс Хартли ошарашенно выкатывает глаза. — Помилуйте! Часами молчит, а как заговорит, ничего не поймешь. Я подразумеваю то, что и все, конечно. Женщину, которая не может выйти замуж.

— Ах… — Зимний вечер, свет почти иссяк. Очертания пустых улиц нельзя назвать ни черными, ни серыми. Цвет стерли, все отдав форме. — Ах, вот что. Я думала, вы имеете в виду нечто важное.

Мисс Хартли начинает что-то лопотать, но Эмили уже не слушает, она сосредоточивает внимание на доме и вершине холма. На душе посветлело. Да, вот он, ждет их у ворот. Ханно, школьный пес — якобы сторожевая собака, а на самом деле всеобщий любимец. Пусть хлопочут и гладят. У нее в кармане припрятаны лакомые кусочки, и рано или поздно его удастся заполучить. Тогда она сможет долгие минуты чувствовать себя хотя бы наполовину живой. Ханно любит вилять хвостом и скакать вокруг, но потом, быстро успокоившись, кладет жестко-мягкую челюсть ей на ногу или на колени, и они вот так сидят. Долгие минуты, такие не похожие на долгие часы.