Операция "Выход" - Скарлетт Томас

– Я пустой, – говорит Дэвид. – Вы все гребаные попрошайки.

– Я приколочу, – вызывается Шантель. – Если кто-нибудь подержит мое пиво.

Из задней части фургона доносится шуршание. Люк садится на кровати.

– Я подержу, – заявляет он. – Если ты разрешишь его добить. – Он как-то странно смеется.

– Здорово, кореш. – Дэвид протягивает руку и хлопает его по спине. – Мы все за тебя немного беспокоились. Рад видеть, что ты снова в полной спортивной форме.

Шантель передает Люку пиво. Он тянется в свою сумку за соломинками, которые Джули прихватила с собой, чтобы он мог пить, не снимая шлема, потом втыкает одну из них в банку и принимается яростно сосать.

– Вот так уже получше, – говорит он, закончив. – Эй, Шан, ты, кажется, собиралась приколотить?

– Я, э-э… да, – говорит она. – И приколочу, почему нет?

– Люк? – зовет Джули. Он не отвечает. – Люк? – зовет она снова.

– Я так хочу убиться, – говорит он Дэвиду и Шантель.

Шарлотта смотрит на Джули и поднимает брови. Джули печально пожимает плечами. Она уже не понимает, что происходит. Почему Люк так себя ведет? Почему он ее игнорирует? Почему он так говорит – «убиться», например? И почему фургон полон тошнотворно-сладкого дыма и луковой пивной вони? Почему, черт возьми, Джули этот фургон ведет и куда, на хрен, все они едут?

Люди, работающие в ночную смену в области Уотфорда, звонят на радиостанцию, заказывая песни. В какой-то момент кто-то из пожарного депо просит поставить «Взгляд любви» в исполнении группы «Эй-Би-Си».

– Мать вашу, это круто! – восклицает Шарлотта, прибавляя громкость.

Вскоре все, кроме Джули, подпевают хором.

– Я уже сто лет не слышала эту песню, – говорит Шантель. – Ее постоянно крутили в магазине, где я работала. Она же очень старая, правда?

– Я помню, что она была в «Сливках попсы», – замечает Шарлотта. – Удручающий факт.

– По-моему, она была на кассете, которую все время гоняли в «Крае»? – говорит Дэвид Джули.

– Думаю, она есть на кассете в любом магазине, – откликается Джули.

– А где ты работала? – спрашивает Дэвид у Шантель.

– В «Серфэнд-Скейт» в Бэзилдоне, – говорит она. – А что?

– Надо думать, ты тогда еще не была миллионершей.

Она смеется.

– Нет. Я была полной бомжихой. Жила в лачуге с козлом.

– О да, Лиэнна что-то такое рассказывала, – говорит Дэвид. – Что за история?

Шантель скручивает «штакетину».

– Ну, я не знаю. Бабушка поселилась там сразу после войны. Я, моя мама и ее дружок Роб – мы все жили с бабушкой в крохотной каморе. Роб был конченым «винтарем», но думал, что добьется успеха как автор-исполнитель, и не особо стремился найти работу, а мама горбатилась в зоомагазине возле рынка. Но потом магазин закрылся, и у нее началась типа как депрессия. Роб постоянно тырил ее чеки на пособие, так что ей вечно не хватало денег, даже чтобы съездить на собеседование. А если она и ездила, там всегда оказывался кто-нибудь моложе, кому можно было платить меньше – их и брали на работу… Так что, по сути, они оба были безработными, и мама постоянно лаялась с Робом и пыталась его спровадить; он уходил и на несколько дней оставался у кого-нибудь из приятелей, и бабушка была счастлива – Роб ей не нравился, – но тогда мама принималась непрерывно есть батончики «Марс», мыть и драить все, что можно, и рыдать из-за того, в какой упадок пришли и сад, и дом, и вся ее жизнь, и как она подвела бабушку, раз не может даже поддерживать порядок в ее доме, и все повторяла, что нам скоро придется оттуда съехать – хотя бабушка уже серьезно болела, и мы не могли ее бросить, – и так продолжалось, пока не возвращался Роб. Тогда они «начинали все по-новой». Он никогда не видел ничего дурного в том, что мы так живем, но мама зачитывалась журналами «Хелло!» и «Твой дом и сад» и мечтала о достойной жизни, а еще все время училась икебане и вязанию по библиотечным книжкам. Но всегда все заканчивалось тем, что Роб напивался и растаптывал вязание, а Билли жрал цветы, которые мама забывала убрать… Я рада, что мы избавились от Роба, хотя не удивлюсь, если в ближайшую неделю он нарисуется на Уинди-Клоуз, чтобы и дальше нас с мамой грабить. Он – злоебучий кошмар. Наложил лапу на бабулины сбережения незадолго до ее смерти и постоянно брал у меня в долг, причем так и не расплатился – если не считать бабушку, то в этой лачуге только у меня водились хоть какие-то, блин, деньги. Я вкалывала в «Серфэнд-Скейт» по шесть дней в неделю во время каникул – когда сдавала ВТЕС[45]в колледже, – и в прошлом году скопила на поездку в Испанию с приятелями, но Роб «одолжил» деньги, в смысле «одолжил без спроса», да так мне их и не вернул, и я никуда не слетала.

– Это не по-людски, – говорит Дэвид. – Ебаный урод.

– Он не был плохим человеком, просто безответственным. Так и не повзрослел.

– И все равно это совсем не по-людски. А на что он тратил деньги?

– На наркотики, шмотки, билеты на поезд до Лондона, чтобы найти там потенциальных «агентов», опять на наркотики. Не знаю. У него была другая ментальность, не как у нас с мамой. Мы привыкли быть бедными и неплохо с этим управлялись. Просто не покупали предметы роскоши, да как-то даже и не думали, что когда-нибудь станем покупать. Когда я была совсем маленькая, у нас была Рождественская Жестянка. Мы клали в нее всякую лишнюю мелочь, бабушка тоже кой-чего добавляла, и на каждое Рождество у нас была какая-нибудь вкуснятина и все такое – в дни перед праздником мы выкладывали это добро на стол, просто чтобы полюбоваться. В том году, когда Роб поселился с нами, он изобрел систему долговых расписок, согласно которой мог одалживать деньги из Рождественской Жестянки, если клал в нее расписку и потом возмещал деньги. В конце года там оказалось штук сорок расписок на общую сумму фунтов в сто и никаких денег.

Шантель передает Дэвиду косяк.

– Господи, знаете, что я лучше всего буду помнить об этом нищем времени? – продолжает она. – Все эти невидимые барьеры – магазины, куда ты никогда, никогда не сможешь зайти, потому что никогда не сможешь себе позволить хоть что-нибудь в них купить. Продуктовые лавки для гурманов, универмаги, огромные магазины игрушек – как в фильмах про Рождество… и знаете что? Даже если мне было известно, где найти такой магазин игрушек, я все равно не могла туда войти, потому что всегда покупала вещи только в грошовых лавках или на рынке… Даже «Дабл-Ю-Эйч-Смит» был для нас слишком шикарным. Когда я пошла в единую среднюю школу, нам разрешили пользоваться шариковыми ручками, и мама достала мне кучу ручек, бесплатно прилагавшихся к каталогу «Аргос», и ей казалось, что она очень умная, раз нашла бесплатные ручки, но, конечно, в школе все просто обозвали меня бомжихой.