Средний путь. Карибское путешествие - Видиадхар Сураджпрасад Найпол

Антигуа и нравоучение

Как только мы уселись в самолете Британских Вест-Индских авиалиний, сразу же отпала необходимость "быть французом", и я получил некоторое моральное удовлетворение, видя, как некоторые мартиниканские пассажиры в несколько минут из привилегированных мулатов, французов, сливок общества, café-au-lait[1], превратились в довольно-таки обыкновенных негров; слово "мулат" с его совершенно точной и гордой расовой ноткой за пределами французских островов употребляется значительно реже.

Но как бы я ни был рад покинуть Мартинику, посадка в Антигуа[2]повергла меня в невыразимую печаль. Здесь продают части крохотного острова туристам, здесь построили хороший новый аэропорт, чтобы принимать туристов, туристов тут было столько же, сколько вест-индцев на вокзалах Виктория и Ватерлоо, когда туда прибывают поезда иммигрантов, высадившихся с кораблей. Я не собирался в Антигуа — я оказался там только потому, что не было прямых рейсов на Ямайку, — и ни о чем заранее не договорился. Список отелей с ценами в американских долларах дал понять, что отель я себе позволить не могу. Я едва ли мог позволить себе пансион; четырехмильная поездка на такси в город и та встанет мне в семнадцать шиллингов. Между неграми-таксистами в униформе произошло некоторое соревнование за то, кто получит с меня эту сумму. Я выбрал одного водителя, и мы рванули оттуда под неодобрительные взгляды остальных.

"Они меня тут не любят", — сказал мне водитель такси, торопясь приступить к обычной для таксиста болтовне (ехать-то недолго). "Я, вишь, не отсюда. Я хорошо знаю этих антигуанцев, приятель. Поживешь тут с мое, тогда поймешь, что это за птицы".

Мы остановись возле розоватого деревянного дома, в окне под лестницей виднелись два негра патриархального вида. Мою сумку передали им с улицы, и я вошел в убогую комнату в стиле негритянских мелкобуржуазных интерьеров: тесно от мебели и темно. На стенах — календари и картинки на священные сюжеты. Боковая дверь выходила в сад, где под деревьями ржавели облупленные металлические столы и стулья. Во всю мощь играла громоздкая радиола: на "Радио Антигуа", насчитывающем несколько дней от роду, шла музыкальная передача. Мягкий голос ведущего наполнялся восторгом и благоговением когда приходил момент позывных радиостанции. В два часа ему пришлось закончить передачу, и я почувствовал, как ему горько.

Я вышел, чтобы осмотреть город Сент-Джонс[3]. Мертвый и пустой, он выгорал на солнце. Дома были белыми и низкими, улицы широкими, прямыми и черными. Двери и окна везде были закрыты. Йисус говорит тебе: сбавь скорость и останься жив, возвещала одна надпись. Н-вс-гда, гласила другая. Я пошел обратно в пансион. Окно, выходящее на улицу, было закрыто; нигде и следа патриархальных негров. Дверь закрыта, ключа у меня не было, на звонок никто не отозвался. Я совершил еще одну прогулку по добела раскаленной улице, вернулся и побарабанил в закрытую дверь, прогулялся еще раз к надписи н-вс-гда и обратно, и ясно сознавая, что никакой аудитории у меня нет, колотил в дверь длинными истерическими канонадами до тех пор, пока внезапно дверь не подалась, и слуга, очень спокойный, без единого слова не впустил меня внутрь. Я тихо прошел в свою маленькую комнату, где занавески, и постель, и линолеум были покрыты мелким цветочным узором.

Спать я не мог. Если четыре мили здесь стоят семнадцать шиллингов, то у меня явно не было денег на такси до заброшенного дока Нельсона (в свое время считавшегося одной из самых болезнетворных стоянок королевского флота). Багаж остался в аэропорту. У меня не было ни книг, ни бумаги, чернила из ручки вытекли во время перелета. Я принялся на цыпочках бродить по дому, ища, чем заняться. Робко покрутил радиоприемник. Из него не раздалось ни звука. В коридоре около гостиной я увидел книжный шкаф с потрепанными журналами и несколькими переплетенными книгами. Журналы были религиозного содержания и предупреждали о грядущем конце света. Все книги оказались "Ежегодниками". Открывая наугад "Ежегодник свидетелей Иеговы за 1959 год", я прочитал: "Гватемала. Пять беспорядочных месяцев самоуправления провинций, после того как застрелили Президента, но проповедь должна продолжаться". Перевернул несколько страниц и прочел: "Бекуа. Расследование показало, что честные усилия двух наших сестер были сведены на нет распущенными нравами тех, кто проповедует истину с выгодой для себя". Я взял книгу наверх к себе в комнату.

Незадолго до четырех часов мне пришло в голову, что в Антигуа может быть телефонное обслуживание. Я прокрался по пустому дому, и был счастлив, обнаружив и телефон, и миниатюрный телефонный справочник. Я начал обзванивать правительственные ведомства. Иногда я клал телефонную трубку, когда мне отвечал чей-то голос; иногда я не получал никакого ответа; иногда я просил о помощи. Наконец, к моему удивлению, я выудил положительный ответ от доброго голоса, который я слышал ранее: он принадлежал ведущему "Радио Антигуа".

Он приехал через пятнадцать минут и повез меня на радиостанцию — в двухкомнатный домик, запертый и заброшенный посреди выжженного солнцем поля. У него были ключи; мы вошли. Пока он готовился к вечерней трансляции, я исследовал пластинки и кассеты радиостанции, нашел запись одного из собственных выступлений и дважды проиграл его.

Приехала оживленная молодая женщина. Она села перед микрофоном, посмотрела на часы и сказала: "Начинаем?" Мой ведущий кивнул. Женщина покрутила несколько переключателей и заговорила. Вечерняя трансляция началась. Я вышел наружу и сел на бетонные ступеньки. Мимо проскакала галопом лошадь, на ней — босой негритенок без седла. Солнце садилось, низкие холмы теряли очертания, коричневое поле на несколько секунд озарилось золотом.

Когда я вернулся, в пансионе бурлила жизнь. Патриархальные негры были на своем месте у окна, а трио молодых веселых англичан — единственные гости, кроме меня, и, по-видимому, в прекрасных отношениях с хозяевами — наполнили хлипкий старый дом своим оживлением и смехом.

Служанка бубнила на кухне сама с собой, а когда я шел мимо, забубнила громче: "Не знаю, что она о себе думает. То ей так, то ей сяк, делай то, не делай это… Гм! Думает, я тут привязана и должна тут торчать. Гм! Ну, вас скоро ждет сюрприз, миссис!"

Когда я спустился вниз к ужину, английское трио говорило о расовой проблеме в Вест-Индии. Они громко высказывали свои либеральные взгляды; их либерализм свел сложную расовую ситуацию в Вест-Индии к простому и малозначительному, зато куда более понятному предрассудку белых.

"Хуже всего в Тринидаде, — сказал один из парней. — Белые там просто подонки. Знаете, что мне сказал X.?".

Я заинтересовался, но это сообщение, несомненно сенсационное, было произнесено шепотом.

Девушка в колготках, сказала громко: "Ну, лично у меня есть друзья всех оттенков".