Со стыда провалиться - Робби Робертсон

Мой первый роман увидел свет всего несколько месяцев назад, и я впервые должен был проводить чтения в городе, где я жил в то время (да фактически и теперь живу). Многие из моих друзей захотели послушать меня; люди, уже покинувшие эти места, приехали ради этого события — на автобусах, поездах и машинах, все с подарками — небольшими коробочками или бутылками. Днем мы «заторчали» на кухне в моей тогдашней квартире, выпили холодной водки и до вечера сидели в пабе, а потом отправились на чтения.

Народу набилось уйма, и все прошло замечательно, хотя мне следовало обратить внимание на первый звоночек грядущего позора, прозвеневший, когда хорошенькая журналистка с местного телеканала брала у меня интервью, а я, желая дружески похлопать ее по плечу, нечаянно взялся за ее левую грудь. Все это попало в кадр, но к тому моменту я уже воспринимал происходящее как в тумане, поэтому просто извинился, она засмеялась, и мы с друзьями всей толпой вернулись в паб. Помню, пару часов спустя мы с Ронни скрючились над сливным бачком в туалете, забив в нос скрученные десятидолларовые бумажки и вдыхая дурь — ужи не знаю, что он там раздобыл: соленый, зернистый, блестящий, будто волокна сахарной ваты, порошок на фаянсе бачка в нескольких дюймах от моего лица. Мы нюхнули одновременно, а потом мир вокруг стал темно-синим (до тех пор, пока через несколько часов не почернел), и это был восхитительный цвет — глубокий, насыщенный.

Проснулся я в своей постели. Точнее, меня разбудило странное ощущение выжатости, как будто вся моя кровь стекла вниз. Сквозь тяжелый похмельный сумбур в голове и неприятное покалывание в теле я чувствовал жгучую пульсацию в паху, такую сильную, как будто он хотел оторваться от меня и заметаться по комнате, как обезумевшая от испуга летучая мышь. Он был таким твердым, таким напряженным — казалось, лопнет при первом же прикосновении. Почему стимуляторы производят такое действие — для меня загадка; в этом нет ни биологического, ни эволюционного, ни даже духовного смысла (если какой-либо смысл есть вообще). Почему отравленная кровь требует акта размножения? Почему загнанное сердце рвется работать еще быстрее? И вот, как всегда, это снова произошло, превратив одеяло в остроконечный шатер; откуда-то из-под него доносился звучный храп моей подружки, но я не хотел будить ее, не мог ткнуться в ее лицо своей опухшей мордой, искаженной гримасой похоти. В лучшем случае она бы расхохоталась и опять уснула, повернувшись на другой бок. Кроме того, из соседней комнаты раздавался еще чей-то храп и сонное дыхание.

Я вылез из постели, приоткрыл дверь и заглянул в щелочку: четыре или, может быть, пять силуэтов людей — кто на кушетке, кто на полу, укрытые одеялами, пальто и позаимствованными у хозяина простынями. Четыре или пять четко слышных партий храпа — симфония сопения и присвистов за пеленой тяжелого запаха дурманящих испарений алкоголя, химии и пота. Я тихонько закрыл дверь, натянул первые попавшиеся джинсы и, терзаемый выпуклостью в них, поплелся в туалет. На кухонном столе, среди пустых бутылок и набитых окурками пепельниц, я заметил экземпляр своей первой книги. Эй, поглядите, это я написал! Это мой успех! Разве я не умница? Разве не молодец?

До сих пор не понимаю, почему я не закрыл дверь в сортир. Ключ был в замке, я точно помню, что посмотрел на него, пожал плечами и не то что не повернул, но даже не дотронулся до него. Скорее всего я решил, что если кому-то приспичит, то по пути из гостиной ему придется миновать спальню, он обязательно заметит мое отсутствие, сообразит, что я в ванной, и постучится, прежде чем заходить. С другой стороны, закрыв за собой дверь, я бы потратил не больше пары секунд. Простое движение руки, элементарное действие, мелочь. Так почему же я этого не сделал?

Возможно, сексуальное напряжение слишком сильно давило мне на мозги. Помню, я чувствовал, что еще миллисекунда — и меня разнесет в клочья; внутри бурлила, вздувалась кипящая лава, вот-вот готовая прорваться. Разрядка стала для меня жизненно важной, я должен был снять это давление, и даже если бы задержка составила бы всего пару секунд, в тот лихорадочный момент моей правой руке нашлось занятие получше, чем запирать дверь.

Но конечно, простого трения здесь недостаточно — по крайней мере достаточно не всегда. Часто при этом деле нужен раздражитель — тактильный либо зрительный, и хотя я бы предпочел осязательный стимул, тогда это было исключено — башка с похмелья совсем не варила, наркотики и выпивка полностью снесли верхний слой моего мозга. Попытка подумать о чем-то, представить или даже вспомнить причинила бы мне невыносимую боль, поэтому я принялся рыться в куче старых, разбухших от сырости журналов, сваленных возле унитаза, — юмористических, спортивных, научных. Что угодно, хотя бы намек на гладкую женскую плоть, малейший изгиб тела, упругое сухожилие или загорелую кожу. Необходимость разрядиться выросла до размеров Сноудонии^[127]; она уже заслоняла собой горизонт.

У меня ведь был праздник, время выпивать и смеяться в компании друзей. Мы собирались взять несколько ящиков пива и пойти на пляж, развести там костер, поплавать, если вода окажется не слишком холодной, запечь на углях рыбу с картошкой и снова напиться. Удовлетворив свою постыдную маленькую потребность, я приготовлю чай с тостами и разбужу приятелей. Перед выходом по-быстренькому приму душ и забью косяк.

В куче лежал номер какого-то женского журнала с анонсом статьи: «Ты тоже можешь иметь попку, как у Кайли». Задница Кайли Миноуг (довольно миниатюрная) тогда как раз начала входить в моду и красовалась на странице двадцать четыре в золотых мини-шортах; она сверкала обеими половинками на странице двадцать пять под коротеньким белым платьицем, а на странице двадцать шесть попка была — ох ты, Боже мой, — в стрингах! Мать твою, задница Кайли, ее форма, подтянутость мышц, ямочки с обеих сторон и блеск — как блестят на солнце эти загорелые округлости, когда Кайли наклоняется, как нежен кремовый лоск золотистой упругой кожи… О Господи, задница Кайли!.. Короткая вспышка, громкий стон наслаждения — и лицо Ронни поверх журнала. Я сидел на крышке унитаза, левой рукой держа картинку перед собой на уровне груди, и тут Рон открыл дверь, и его лицо оказалось прямо над журналом, причем выражением он напоминал того парня из «Крика». На какой-то миг в моих влажных, воспаленных фантазиях эти двое слились в один образ: искаженная физиономия Ронни и задница Кайли стали единым целым, отвратительным гибридом — не то Ройли, не то Кайланом, точно голову одного насадили на задницу другой. Изумленное, багровое лицо поверх идеальной попки. Меня затошнило.