Современные венгерские повести - Енё Йожи Тершанский

жизни, казалось ей тогда, посланы им обоим в наказание за неверие ее супруга. И еще ей вспоминалось в эти минуты, что на свадьбе мужу только с третьей попытки удалось разбить поставленный на порог стакан, и жизнь уже много раз подтверждала это дурное предзнаменование!

Она достала молитвенник, положила его на стол, но не открыла. И долго сидела так молча, с нервно подергивающимся лицом, всхлипывая и горько вздыхая. Взгляд ее бездумно устремлен был на зеленевшие за окном деревья.

Погода в этот день стояла прекрасная.

Солнце грело совсем по-летнему, но жары не было — она растворялась в прохладе свежей весенней листвы и парующей земли.

Сегодня девушки в первый раз нарядились в новые летние платья. И сразу у всех нашлось множество дел на улице — одна бежала в лавку, другая спешила к артезианскому колодцу, третьей нужно было срочно сообщить что-то бабушке; многие в обновках отправились на работу в сады, и там, скрывшись за кустами бузины, переодевались с таинственно манящими вскриками.

Вышла на работу и Жужа Тёрёк, только была она в прошлогоднем платьишке. Жуже все казалось, что платье тесно ей в талии, и она, улучив минутку, нет-нет да и одергивала его торопливо. Конечно, девушка ничуть не потолстела по сравнению с прошлой весной, и платье совсем не было ей тесно — но так уж ей казалось…

Она работала молча, ловко орудуя мотыгой. Прислушиваясь к всплескам голосов за спиной, к щебету далеко отставших от нее товарок, Жужа сердилась: все им хиханьки да хаханьки, в работе от них больше вреда, чем пользы. Из-за всякой глупости так и прыскают, слушать тошно…

На соседнем участке работали мужчины, налегке, в рубахах.

Те, что помоложе, сбросили и рубашки, подставив солнечным лучам широкие голые спины.

После обеда маленькая учительница тоже надела новое летнее платье и, стараясь не встретиться глазами с аптекаршей, ушла из дому. На этот раз она не свернула в Градский, только окинула тихий переулок быстрым взглядом и поспешила дальше, прямо к кладбищу.

Выстроившиеся вдоль дороги акации серебристо отсвечивали под солнечными лучами. Над их кудрявыми душистыми цветами с жужжанием кружились пчелы.

Чуть дальше, за кладбищем, протекала река; на том берегу ее широко раскинулись неровные, в кочках, луга. Дальше поднимался крутой холм, поросший кустарником; густые заросли терновника и шиповника по склонам надежно укрывали от глаз крохотные прогалины. Эту часть деревенских угодий — луга и кустистый холм — называли здесь Берек.

Молодая учительница обошла кладбище, глубоко вдыхая запах акаций. Глаза ее разбегались — ей хотелось все увидеть, все вобрать в себя: козу, вставшую передними ногами на ограду и пощипывавшую молодую листву, ее козлят, нескладно прыгавших вдоль канавы, вспорхнувшую с дерева пичугу и аистов, величественно круживших над Береком. И кладбище тоже было красиво. Легкий ветерок лохматил светлые шапки маслин, раскачивал длинные плети плакучих ив. На аккуратно прибранных могилах весело играли живые краски распустившихся цветов.

Йоли видела и надгробные плиты, и поникших над могилами каменных ангелов, но не замечала их. В той картине, что улавливали ее чувства, цвели душистые акации, лютики, пионы, раскачивались плети ив да взлохмаченные маслины, все самое прекрасное из прекрасного, но ни могилам, ни печальным надгробиям не было места в ее душе, как и гниющим в земле костям и доскам.

Она готовилась к экзамену и шла сейчас на Берек, чтобы пополнить свой гербарий. Пестрый ковер цветов виден был издалека, их множество было и на лугу, а особенно вдоль реки и еще дальше, у подножия холма, где расцветали желтые лютики. Лиловыми пятнами просвечивали в траве шалфей и ломонос, ярко светились белоснежные лепестки ромашек.

Йоли сорвала несколько растений и положила себе в папку, отделяя их друг от друга листами газеты.

Уже подымаясь по склону холма, она нашла ландыши и фиалки; в гербарии фиалки были и раньше, и она стала собирать их просто так, в букетик. А потом вдруг увидела того, кого ждала, и спряталась за кустом, наблюдая. Немного погодя, не высовываясь из-за куста, она подняла руку с букетиком фиалок и помахала.

Над рекой, облокотившись на перила моста, стоял молодой Маркович с неизменным своим транзистором через плечо. Он неуверенно озирался и долго не замечал призывных взмахов руки.

Все еще бледный, он уже заметно набрался сил, а главное — чему не уставала радоваться мать, — за последние дни в нем опять взыграла жажда жизни.

День склонялся уже к вечеру, когда старый доктор проснулся. Он выпил на кухне полстакана молока и, прихватив начатый роман, направился в сад. Утром жена выходила понежиться на солнышке: шезлонг стоял в саду, под кустом сирени, в самом конце дорожки.

Солнце замерло над вершиной ближней горы, его лучи уже не грели. Странные тени ползли по стене, а стена была розовая, как сбежавшиеся над самым горизонтом барашковые облака.

Дул приятный легкий ветерок, теплый и нежный; он едва шевелил листочки на березе.

Сильно пахло акацией.

Старый доктор устроился в шезлонге и открыл книгу на закладке. Начал читать, но пришлось полистать назад, чтобы понять, о чем идет речь: он ничего не помнил, словно и не читал. Вдруг сильно повеяло ароматом акаций.

Положив книгу на колени, старый доктор откинулся на спинку и осмотрелся. Легкие глубоко вбирали душистый воздух.

Вдоль забора прошла пожилая крестьянка в широких юбках. Из-за реденькой еще листвы старому доктору хорошо видна была улица, и он сразу разглядел женщину. Долго, десятки лет она была лютая его ненавистница, даже к мужу, к смертному его ложу, вызывала врача из соседней деревни и только недавно стала ходить к нему в амбулаторию со своим ревматизмом, с тех пор как получила через кооператив соцстраховскую карточку. Собственно говоря, ненависть к нему она унаследовала от матери, которая слыла на селе знахаркой. Когда старый доктор — тогда еще двадцатипятилетний молодой человек, только что окончивший курс, — приехал в деревню, случилась беда: знахарка, лечившая от чего-то мальчонку, сына батрака, занесла ему столбняк своими грязными притираниями. Доктор заявил на нее. Вот и пошла вражда.

Пробежали две школьницы. Перебивая друг друга, они оживленно обсуждали что-то, очень их волновавшее.

Старый доктор не узнал девочек, хотя обе они, конечно, не раз попадали к нему с воспалением легких, ветрянкой или еще с чем-нибудь и уж, во всяком случае, являлись на обязательные прививки. Немногих детей он помнил в лицо, дети ведь так быстро растут, так меняются, за ними не уследишь.

Несколько минут улица была пустынна.

Затем на другой стороне появились два паренька. Они шли в ногу, плечо к плечу, молчаливые