Современные венгерские повести - Енё Йожи Тершанский

Человек заносчив, он давно уже утерял чувство времени и меры. Он придумывает себе уютные райские кущи, где-то там, меж звезд; он устанавливает мраморные памятники на родной планете, здесь, внизу. Любой ценой тщится он жить вечно, по крайней мере, в имени своем, в славе своей. Он создает кибернетические машины, но сам никак не хочет додумать до конца, что же означает во временно́м течении мирозданья ничтожная сотня тысяч земных лет — пусть даже миллиард, какая уж тут разница?!

Бесконечно малые величины, даже увеличенные в сто раз, остаются бесконечно малыми: жизнь есть одно мгновение, и жизнь мраморных памятников не более, чем мгновение. Человек избавился бы от многих несчастий, иллюзий, если бы уразумел наконец границы «мгновения» — границы, которые можно расширить, но в которых невозможно пробить брешь.

«Оно, конечно, — размышлял доктор уже с привычной иронией, — границы эти легче уразуметь тому, кто их уже нащупывает. Сорок лет назад не этим была занята у меня голова в такие вот летние вечера…

Итак, логически мы приходим к выводу, что единственно разумный образ жизни — ловить мгновение, жить сегодняшним днем… и ничего более. Однако такая жизнь совершенно бессмысленна и бесцельна».

Он вспомнил, что в другом случае, идя другим путем, пришел однажды к тем же выводам. Но когда это было и в связи с чем, уже забылось.

Было ветрено, шумели деревья. Сияли звездные поля. Теплый воздух приятно овевал кожу.

Вероятно, он задремал, потому что услышал вдруг совсем рядом скрип гравия.

Старый доктор не пошевелился, только открыл глаза.

На дорожке в двух шагах от него стояла Маришка. Она стояла неподвижно и, словно оцепенев, смотрела на него. И даже в вечерних сумерках различимы были в ее глазах тень страха и инстинктивное отвращение…

Мнения в деревня разошлись. Многие привыкли к старому доктору, как привыкают к мебели, жалели, что он уходит на пенсию, и радовались, узнав, что пока все-таки остается. Привязывали их к старому доктору большей частью какие-нибудь давние воспоминания: у одних он быстро вылечил ребенка от воспаления легких, у кого-то когда-то, может быть, двадцать лет назад — но ведь о таком не забывают до конца жизни — не взял денег за визит. А некоторым помнились его шутки или просто доброе слово — кого-то он похвалил за мужество, подивился, что умеет молча терпеть боль.

Другим же — и было их ничуть не меньше — быстро пришелся по нраву молодой врач, и они сожалели о его отъезде. Возможно, за две недели, что он прожил в деревне, им и не довелось побывать у него на приеме, но все же он понравился, потому что был молод, силен, здоров, казался симпатичным на вид и больных навещал, разъезжая на мотоцикле.

Кроме того, Борбат не успел еще обзавестись врагами в деревне. А у старого доктора враги были и недоброжелатели тоже.

Например, железнодорожник, который жил возле станции, был уверен, что именно из-за старого доктора его избили весной сорок пятого народные дружинники. Этот железнодорожник был в свое время нилашистом. Когда на станцию пригнали этап с «желтыми звездами», он плюнул в людей с маневрового состава и попал в старого доктора. Из всей группы, которую распихали тогда по вагонам, вернулись только доктор и его жена. И железнодорожник не сомневался, что избили его из-за доктора.

Женщина с Приреченской, жена дорожного рабочего, не могла ему простить, что в начале пятидесятых годов у нее внезапно скончался сынишка, — ясно, что старый доктор прописал ему не то лекарство!..

А у дочери бывшей знахарки ненависть к нему уже наследственная.

Словом, были всякие недруги…

По деревне пошли разговоры, и даже в совете поговаривали о том, что из-за старого доктора в деревню не дают нового, молодого. «Давно уж не убивался он так из-за денег, — качали головами кумушки у колодца, — а только для кого копит, ведь нет у него никого, зачем же так цепляется, до последнего?..»

В тот день, когда уехал Борбат, приходящая работница Пишколти слышала один такой разговор. Мать Антала Марковича говорила у колодца: «Выставил Борбата отсюда старый доктор, у него везде рука есть!» Она теперь тоже была сердита на доктора за то, что в прошлое воскресенье он не захотел толком осмотреть ее сына и даже лекарств никаких не прописал.

Придя в пятницу к Пишколти гладить белье, работница охотно выложила все сплетни; за ужином аптекарша пересказала их мужу. Оба они знали в общих чертах о том, что творится в доме у старого врача, — докторша охотно доставляла им все сведения вместе с новейшими рецептами, но разговоры эти гвоздем засели в голове у Пишколти.

— Что-то здесь есть, нет дыма без огня.

— Не верю, я, чтобы Дежё… — проговорила аптекарша. — Хотя, конечно, нелегко ему. Тому, кто всю жизнь не знал никаких забот, нелегко урезывать себя.

Они еще сидели за столом, когда вернулась Йоли с гербарием под мышкой и заглянула в кухню поздороваться.

— Уж мы ждали, дождаться не могли, — укоризненно сказала аптекарша, с любопытством оглядывая девушку. — Скорее же, не то хворост простынет.

— Спасибо, тетя Бёжи, я… сейчас я не голодна, спасибо.

— Уж не поссорились ли? — внезапно спросила аптекарша. Она инстинктивно чувствовала, что причиной поздних прогулок Йоли должен быть молодой человек, хотя никаких сплетен до нее еще не дошло.

Девушка взялась было за ручку двери. Но, услышав вопрос аптекарши, оглянулась и покраснела, смутившись.

— С кем?

Аптекарша смеялась до слез, так что грудь ее сотрясалась.

— Кое с кем… То-то!.. Ага! Ага!

Открытие не давало ей покоя. Когда девушка закрылась у себя в комнате, аптекарша к ней постучала.

— Не ложитесь, Йоли, наш доктор придет!

Тишина.

— У меня голова болит, тетя Бёжи, я сейчас… нет, нет, сейчас я не могу, — ответила Йоли после паузы, но дверь так и не открыла.

Часов около девяти пришел старый доктор. Он был невесел: жена все еще дулась на него из-за послеобеденного разговора, и он даже не поужинал.

— А Эммике? — поинтересовалась аптекарша.

— Мы с ней в состоянии войны.

Хозяева не стали допытываться, что случилось: они уже знали причину. После обеда, когда старый доктор еще дремал, докторша забегала к ним поменять очередной иллюстрированный журнал.

Пишколти в ожидании партнера уже расставил на доске фигуры. Пока они разыгрывали начало партии, хозяйка сварила кофе.

Старый доктор от кофе отказался и неторопливо отхлебывал малиновый сироп, да и то понемножку.

Аптекарша пододвинула к нему серебряный ящичек для сигар.

— Может, закурите, Дежё… ну чистая роза! Даже я пробовала.

В ящичке лежали крохотные, немногим больше