Жизнь цирковых животных - Брэм Кристофер

56

– Вы любите свою жену и дочь, не так ли? – «подкинула идею» доктор Чин.

Кеннет промедлил с ответом:

– Ну да.

– Я и не говорила, будто вы их не любите, – мягко уточнила Чин. – Я стараюсь выявить безусловно значимые для вас ценности.

Пятница, пять часов, Кеннет снова сидит на кушетке в кабинете на Западной Десятой, сцепив холодные руки на коленях.

– Я люблю свою семью, – оправдывается он. – Порой я бываю не слишком хорошим мужем или отцом, но я же стараюсь.

– Вы что-то делаете для них? Делаете что-то вместе с ними?

– Конечно. То есть – я уже не главный добытчик. В своей юридической конторе Гретхен получает больше, чем я. А Розалинда подросла, и ей уже неинтересно многое из того, чем мы раньше занимались – ходили в кино, перекидывались мячиком в спортзале. Она даже в шахматы играть отказывается. Подруги сказали, что шахматы – не для девочек. – И все же он не мог назвать себя хорошим отцом. – Я ведь не из тех людей искусства, у которых нет личной жизни. Как там пишет Йейтс? «Актеры и сцена покорили мое сердце, а не истина, которую они символизируют»? Это не про меня. Нет, я как раз люблю реальную жизнь.

– Уильям Батлер Йейтс? – переспросила Чин так, словно знала другого поэта с похожим именем.

– Да. «Ушли цирковые животные». Большое стихотворение. Там еще есть строчка про «сердце-старьевщика».

Чин нахмурилась и уткнулась в свои записи.

– Вы женаты уже пятнадцать лет, так?

– Да. И я люблю Гретхен. Я доверяю ей. Выслушиваю. – Только бы Чин не поинтересовалась их половой жизнью. – Гретхен уговорила меня продолжить сеансы, когда я хотел бросить.

Снова пристальный взгляд:

– Вы хотели прекратить наши встречи?

– Ну да. – Черт, проговорился.

Похоже, это ее насторожило.

– В прошлый раз вы обронили кое-какое замечание, и я подумал, что вы мне не очень подходите – как психолог.

– Какое именно?

Кеннет облизал губы.

– Вы сказали, что не любите театр. Что у вас фобия.

– Не может быть, чтобы я сказала «фобия»! Это же медицинский термин, Кеннет! Я не бросаюсь такими словами.

– Вы сказали, вам неприятно видеть актеров на сцене.

– А, это! – Она пожала плечами – мол, пустяки.

Простите, доктор Чин, но это прозвучало как признание собственной слабости и подорвало ваш авторитет в моих глазах.

– Я для вас – авторитетная фигура? – Брови иронически приподнялись.

Вопрос сбил его с толку.

– Вы же мой врач, – пробормотал он. – Вы должны иметь авторитет.

– Вы верите в авторитет, Кеннет?

– В заслуженный авторитет. Наработанный.

– И себя считаете авторитетным человеком?

– Да нет, – запнулся он. Боже, куда они опять забрели?

– Но вы – известный критик.

– Только потому, что работаю в «Таймс». Об этом мы уже говорили. Сам по себе я – ничто.

– Это все равно, как если бы я сказала, что без своего диплома психиатра я – ничто.

Интересно, что у нее за диплом?

– Я – наемный работник, – настаивал он. – Только и всего. К примеру, сегодня нужно взять интервью у одного артиста. Поздно вечером, когда я предпочел бы вернуться домой, к жене и дочери. А я не репортер, я – обозреватель. Однако начальство велит, и я выполняю. Дрессированный пес.

– Вам это неприятно?

– Отнюдь. Я даже рад. Это учит смирению. Напоминает мне, кто я есть. Не терять контакта с реальностью.

Чин откинулась на спинку стула, губы скептически сжаты розовым бутоном. Что он такого сказал?

– Итак? – спросила она. – Будем ли мы продолжать? Или порекомендовать вам другого специалиста?

– Только потому, что я усомнился в вашем авторитете? – опешил он.

– Точно так же вы будете относиться к любому другому врачу, – предупредила Чин. – У вас проблемы в области авторитета. Но если хотите, я ничего не имею против.

Она прогоняет его? Хочет от него избавиться? Но почему?

– Проблема не в вас, а во мне, – сказал он. – Всецело моя проблема. – Смешком обозначил намерение пошутить: – Я хотел видеть в вас совершенство.

– Я – не совершенство, – ответила она так равнодушно, что Кеннет не знал, что возразить.

– Тогда имеет смысл продолжать? Какое-то время? Мы еще толком не познакомились.

Она снова взяла блокнот, что-то пометила в нем.

– Хорошо. Я надеялась, что вы продолжите. Интересный эксперимент для нас обоих.

Говорила она таким тоном, словно лечить его – сложная работа, от которой она предпочла бы отделаться. Неужели с ним так тяжело?

– Попробуем кое-какие идеи насчет вашей проблемы авторитета, – предложила она. – Вы стремитесь к власти, но боитесь нажить врагов. Хотите быть царем, но при условии, чтобы с вами обращались, как с равным. Хотите быть любимым, но не слишком.

Жаль, что не поймал ее на слове и не удрал!

– Никогда не думали уволиться из «Таймс»?

Вопрос застал его врасплох.

– Что? Оставить свой маленький бизнес? – переспросил он.

Он рассчитывал, что психотерапевт узнает фразу из старого анекдота и посмеется, но она ответила лишь вымученной улыбкой.

– Мы еще не говорили о ваших родителях, – спохватилась она. – Ваша мать жива?

Солнце полыхало низко на подернутом дымкой небе, освещало афиши по ту сторону Шеридан-сквер. Еще только половина седьмого. Вечеринка начинается в семь, народ соберется к восьми, но уже все готово. Джек и Майкл несколько раз уезжали и возвращались. Профессиональные организаторы похорон, то есть праздников. Перед телевизором поставили стол с напитками. Снаружи, на террасе, под квадратным тентом, расположился столик на козлах, а на нем – нежная радуга: зелено-красные ломти арбуза, оранжевые сыры, розовая ветчина и ржаной хлеб. Повсюду расставлены тарелки с овощами и миски с подливкой. Тесную кухню забили припасами.

– Все готово, – объявил Джек, продемонстрировав Калебу накрытые столы. – Только музыки не хватает. Особые пожелания? Для вечеринки на открытом воздухе лично я бы посоветовал смесь Коула Портера и Гершвина.

– Не надо музыки, – возразил Калеб. – Под музыку люди начинают шуметь, как будто им весело.

– Вы что-то имеете против? – удивился Джек.

– Нет. Но уж если веселиться, то по-настоящему. А так – одно притворство.

И он посмеялся над самим собой: подходящее настроение для хозяина вечеринки, нечего сказать!