Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

Озирается он вокруг, осматривает местность, но никак не поймет, где он. Глядит на Шарца. Да, Шарац тот же самый. Оглядывает булаву, саблю, одежду — все то же самое, ничего не скажешь. Хватился бурдюка. И он тут, полон вина; тут же и торба для хлеба, полегче. Все его убеждает, что это он, прежний Марко, но никак он не может сообразить, куда попал. Трудно было сразу решить, что предпринять на земле. Марко слез с Шарца, привязал его к дереву, отцепил бурдюк и принялся пить вино, чтобы, как говорится, на досуге хорошенько обо всем поразмыслить.

Пьет этак Марко да озирается, не видать ли кого из знакомых, как вдруг мимо него прокатил человек на велосипеде и, испуганный диковинного вида Марковым конем, одеждой и оружием, что есть духу помчался дальше, то и дело оглядываясь, чтобы убедиться, далеко ли он ушел от опасности. Марко же, больше всего пораженный странным способом передвижения, подумал, что это какая нечистая сила; все же он решил вступить в борьбу с этим чудовищем. Выпил еще корчагу вина, так что щеки у него запылали, поднес верному Шарцу, а потом закинул бурдюк в траву, нахлобучил до самых глаз соболью шапку и сел на Шарца, который от вина до ушей кровью налился. Сильно юнак осердился и говорит Шарцу:

Шарац, я тебе, коль не догонишь,

Поломаю ноги, все четыре!

Как услышал Шарац эту страшную угрозу, от которой уже поотвык на том свете, поскакал, как ни разу не скакивал. Так весь в струнку и вытянулся, пыль метет коленями с дороги, стременами землю задевает. Несется и тот, впереди, будто крылья у него выросли, и все оглядывается. Два часа они целых гонялись, ни тот не уйдет, ни Марко его догнать не может. Домчались так до придорожной корчмы; увидев ее, испугался Марко, как бы тот не скрылся от него в каком городе, да и гнаться ему уже надоело, и тут он вспомнил о своей булаве.

Вынул он ее из ременной петли и крикнул сердито:

Если ты крылатый, словно вила,

Или если вилами ты вскормлен,

Если от меня ты прежде скрылся,

То теперь тебя поймает Марко!

Сказал он так, раскрутил над головой булаву и метнул ее.

Тот, пораженный, упал и земли не успел коснуться, как душа из него вылетела. Подскочил к нему Марко, выхватил саблю, отсек ему голову, бросил ее в Шарцеву торбу и, напевая, отправился в корчму; а тот остался корчиться около дьявольского изобретения. (Я забыл сказать, что и велосипед Марко изрубил саблей, той саблей, что три кузнеца с тремя подручными ковали, да неделю навастривали так, что ей под силу сечь и камень, и дерево, и железо — ничто не может против ее устоять.)

Перед корчмой было полно крестьян, но, как увидели они, что произошло, да глянули на сердитого Марко, закричали от страха и разбежались кто куда. Остался один хозяин. Трясется с перепугу, как в лихом ознобе, ноги дрожат, глаза вытаращены, побледнел как мертвец.

Ты скажи, юнак мне неизвестный,

Чьи такие белые хоромы? —

спрашивает его Марко.

«Неизвестный юнак» заикается со страху и с грехом пополам объясняет, что это корчма, а он хозяин. Марко поведал ему, кто он и откуда и что пришел он отомстить за Косово и убить султана турецкого. Из сказанного хозяин понял только слова «убить султана», и чем больше Марко говорил, расспрашивал, где кратчайшая дорога на Косово и как добраться до султана, тем больший страх пробирал его. Марко говорит, а тот дрожит от страха, и в ушах у него звучит: «Убить султана!» Наконец Марко почувствовал жажду и приказал:

Принеси-ка ты, корчмарь, вина мне,

Чтобы утолил, юнак, я жажду,

Что меня томит невыносимо!

Тут Марко слез с Шарца, привязал его возле корчмы, а хозяин пошел за вином. Вернулся он с подносом, а на нем чарка-невеличка. Дрожат у него руки от страха, вино расплескивается, подходит он к Марко.

Как увидел Марко эту чарку махонькую да расплесканную, решил, что корчмарь над ним насмехается. Сильно он разгневался и влепил корчмарю оплеуху. Ударил так легонько, что выбил ему три здоровых зуба.

Сел Марко снова на Шарца и поехал дальше. Тем временем крестьяне, что разбежались с постоялого двора, ударились прямо в город, в полицию, заявить о страшном убийстве; а местный писарь отправил депешу в газеты. Корчмарь приложил к щеке мокрую тряпку, сел на лошадь и прямо к лекарю — взял у него свидетельство о тяжелом увечье; потом отправился к адвокату, тот подробно расспросил обо всем, взял с него деньги и написал жалобу.

Уездный начальник тут же отправил писаря с несколькими вооруженными жандармами в погоню за злодеем, а по телеграфу оповестил о нем всю Сербию.

Марко и не снится, что ему готовят, что поступило уже несколько страшных жалоб «с оплаченным гербовым сбором» и ссылками на статью закона об убийстве, о тяжком увечье, об оскорблении личности; тут же упоминались и «перенесенный испуг», «перенесенные страдания», «расходы на лечение», «такое-то и такое-то вознаграждение за простой корчмы, потерянное время, составление жалобы, гербовые сборы». А о распространении возбуждающих слухов про убийство султана сразу послали шифровку в министерство и оттуда получили спешный ответ: «Немедленно схватить бродягу и наказать по закону наистрожайшим образом; и впредь ревностно следить за тем, чтобы подобные случаи не повторялись, как того требуют интересы нашей страны, находящейся сейчас в дружественных отношениях с Турецкой империей».

С молниеносной быстротой слух о страшном человеке в диковинном одеянии и доспехах, на еще более диковинном коне разнесся далеко вокруг.

Едет Марко по дороге. Шарац идет шагом, а Марко оперся на луку седла и дивится, как все изменилось: и люди, и местность, и обычаи — все, все. Пожалел он, что встал из гроба. Нет с ним старых соратников, не с кем вина выпить. Народ копошится на полях. Солнце печет так, что мозги закипают, крестьяне, низко склонившись, работают молча. Стоило Марко остановиться на обочине и окликнуть их, чтобы расспросить о Косове, как крестьяне вскрикивали от страха и разбегались в разные стороны. А при встрече с ним на дороге каждый шарахался и застывал, выпучив глаза от испуга; поглядит налево, направо и сломя голову кидается через канаву или терновую изгородь. Чем усердней зовет его Марко