Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

он доказал, что не принадлежит ни к одной из политических партий. Разумеется, при вынесении приговора учитывалось, что осужденный — великий народный герой Марко Королевич и что этот процесс — случай единственный в своем роде. В конце концов, действительно дело было не простое. Даже самые видные специалисты пребывали в недоумении. Как осудить на смерть того, кто уже умер столько лет назад и снова явился с того света?

Так Марко ни за что ни про что попал в тюрьму. Судебные издержки и штрафы платить ему было нечем, и поэтому назначили продажу с аукциона Маркова Шарца, одежды и оружия. Оружие и одежду государство сразу же приобрело в кредит для музея, а Шарца за наличные купило трамвайное общество.

Марко обрили, остригли, заковали в тяжелые кандалы, одели в белую одежду{53} и повели в белградскую крепость{54}. Здесь терпел Марко такие муки, какие никогда не чаял вытерпеть. Сначала он кричал, гневался, грозил; но постепенно свыкся и покорился судьбе. И, разумеется, чтобы приспособить его к чему-нибудь и подготовить к жизни в обществе, полезным членом которого он по исполнении приговора должен был стать, начали мало-помалу приучать его к полезным делам: носить воду, поливать огороды, полоть лук, а позднее стали учить делать ножи, щетки, мочалки и разные другие вещи.

А бедняга Шарац с утра до вечера без отдыха таскает конку. И он ослаб и отощал. Идет — пошатывается, а как остановят его, погружается в дремоту, и снятся ему, наверное, счастливые времена, когда пивал он из ведра красное вино, когда в гриву ему вплетали золотые шнурки, подковы на копытах были серебряные, на груди золотая бахрома, а поводья раззолоченные, когда он носил на себе в жестоких боях и поединках своего господина и догонял с ним вил. Теперь он отощал, кожа да кости, ребра пересчитать можно, а на мослах хоть торбу вещай.

Не было для Марко горшей муки, как увидеть, когда его под охраной вели на работу, до чего плохо приходится Шарцу. Это ему было больнее собственных страданий. Увидит, бывало, несчастного Шарца, прослезится и начнет со вздохом:

Конь мой добрый, Шарац мой бесценный!..

Шарац обернется и жалобно заржет, но в это время кондуктор зазвонит и конка трогается дальше. А конвойный, испытывавший почтение перед силой и ростом Марко, учтиво напоминает ему, что надо продолжать путь. Так он и смолкнет.

Десять лет терпел бедняга Марко муку мученическую за род свой, но не оставлял мысли отомстить за Косово. Трамвайное общество выбраковало Шарца, и его купил один садовник, чтобы он вертел ему колесо для полива.

Миновало десять лет. Марко выпустили.

Было у него сбережено немного денег, заработанных продажей разных вещиц, которые он сам мастерил.

Первым делом он отправился к корчму и позвал двух цирюльников, чтобы вымыли его и побрили. Потом приказал зажарить ему девятигодовалого барана и подать в надлежащем количестве вино и ракию.

Хотел он сначала немного подкрепить себя хорошей едой и питьем и отдохнуть от стольких мук. Просидел он так больше пятнадцати дней, пока не почувствовал, что возвращается к нему прежняя сила, а тогда начал думать, что предпринять.

Думал, думал и наконец придумал. Переоделся так, чтобы никто его не узнал, и решил прежде всего разыскать и вызволить из беды Шарца, потом, переходя от серба к сербу, разузнать, кто его звал, и сербы ли те, кто посадил его в тюрьму, и как наилучшим образом отомстить за Косово.

Прослышал Марко, что его Шарац вертит колесо у одного садовника, и направился туда. Выкупил коня за гроши — садовник и сам хотел отдать его цыганам, — отвел его к одному крестьянину и условился, что тот будет кормить Шарца клевером и холить так, чтобы стал он таким, как прежде был. Заплакал Марко, поглядев на бедного Шарца, до того он был жалкий. Крестьянин, человек мягкосердечный, сжалился и взялся кормить Шарца, а Марко пошел дальше.

По дороге увидел он работающего в поле бедного крестьянина и поздоровался с ним.

Побеседовали они о том о сем, и Марко спросил как бы между прочим:

— А что, если б сейчас встал Марко Королевич да пришел к тебе?

— Ну, уж этого никак не может быть, — говорит крестьянин.

— А если бы все-таки пришел, что бы ты сделал?

— Попросил бы его помочь кукурузу окопать, — пошутил крестьянин.

— Ну, а если бы он тебя позвал на Косово?

— Молчи уж, братец, какое там Косово! Некогда на базар сходить соли купить и опанки детям. Да и не на что.

— Все это так, брат; а знаешь ли ты, что на Косовом поле погибло наше царство и надо за Косово отомстить?

— Погибаю, брат, и я, хуже быть не может. Видишь, босой хожу? А как придет время налог платить, забуду, как меня зовут, не то что Косово!

Попал Марко в дом богатого крестьянина.

— Бог в помощь, брат!

— Дай тебе бог! — отвечает тот и смотрит на него подозрительно. — Откуда ты, брат?

— Издалека я, хочу походить по вашим местам да посмотреть, как люди живут.

И этого Марко в разговоре попытал, как бы оно было, если бы Королевич Марко опять появился и позвал сербов отомстить за Косово.

— Слышал я, какой-то сумасшедший десять лет назад выдавал себя за Марко Королевича и какие-то злодейства и покражи учинил, так его на каторгу осудили.

— Да, и я это слышал; но что бы ты сделал, если бы появился настоящий Марко да позвал тебя на Косово?

— Принял бы его, дал бы ему вина вдоволь и проводил бы с почетом.

— А Косово?

— Какое Косово, когда такие неурожаи?! Не по карману нам это! Один расход, братец ты мой!..

Отступился от него Марко и пошел дальше. И всюду по селам одно и то же. Знай машут себе мотыгой и только откликаются на приветствие, а разглагольствовать не хотят. Не могут люди зря время терять, надо кукурузу окопать и другие все работы вовремя переделать, если хочешь, чтобы хлеб уродился.

Надоело Марко в деревне, и решил он идти в Белград, там попробовать сделать что-нибудь для Косова и дознаться, почему это так его звали — искренне, от всей души — и так принимают.

Пришел в Белград. Экипажи, трамваи, люди — все торопятся, толкаются, пересекают друг другу дорогу. Чиновники спешат в канцелярию, торговцы — по торговым делам, рабочий люд — на работу.

Приметил Марко видного, хорошо одетого господина. Подошел к нему, поздоровался. Тот от неожиданности отпрянул назад, да и стыдно, что его с