Условности - Теодор Драйзер

Для этой цели Цобель выбрал частную школу с углубленным изучением Закона Божьего, управляемую пожилой старой девой из немок по имени Элизабет Хохштауффер, которая за многие годы педагогической деятельности произвела самое благоприятное впечатление на более чем сотню немецких семейств в округе. Никаких контактов с легкомысленной и бесстыдной муниципальной школой. Как только ребенок туда поступал, начинались ежедневные беседы и наставления, призванные направить его на должный путь.

«Живее! У тебя осталось десять минут, чтобы добраться до школы. Не теряй времени! Как объяснить, что сегодня вечером ты опоздала на пять минут? Что ты делала? Тебя задержала учительница? Пришлось зайти и купить тетрадь? Почему ты сначала не пришла домой, а потом мы бы вместе ее купили? – говорила мачеха. – Ты же знаешь, что отец не любит, чтобы ты задерживалась после школы. А что ты делала на Уоррен-авеню сегодня между двенадцатью и часом? Отец сказал, что ты была с какой-то девочкой. С Вильмой Балет? Кто это такая? Где живет? И давно ты с ней общаешься? А почему ты раньше о ней ничего не говорила? Ты же знаешь, как у отца заведено. Сейчас мне придется все ему рассказать. Он разозлится. Ты должна его слушаться. Ты еще недостаточно взрослая, чтобы самой что-то решать. Он же тебе это не раз говорил».

Несмотря на все это, Ида, пусть и не обладала ни смелым, ни упрямым характером, тянулась как раз к тем веселым развлечениям, для которых нужны смелость и дерзость. Она жила в воображаемом мире из ярких огней Уоррен-авеню, которые иногда мельком видела. Множество проносившихся мимо автомобилей! Кинотеатры и фотографии любимых актеров и актрис, чьим манерам стараются подражать девочки в школе. Громкие голоса и смех ребят и девушек, прогуливавшихся по многолюдной улице с трамваями и бесконечными магазинам по обе стороны! А какие будущие победы и радости они планировали и обсуждали, когда непринужденно болтали, вышагивая по тротуару в обнимку и покачиваясь из стороны в сторону. Доходили до конца улицы, заворачивали за угол, потом снова возвращались, глядя на отражения своих стройных ног и фигур в зеркалах и витринах или бросая дерзкие взгляды на мальчишек.

Но что до Иды, то, несмотря на пробуждавшуюся чувственность, ни в десять, ни в одиннадцать, ни в двенадцать, ни в тринадцать, ни даже в четырнадцать лет она не могла вырваться из сурового каждодневного распорядка, которому была вынуждена следовать. Завтрак ровно в семь тридцать, потому что отец открывал лавку в восемь, обед ровно в половине первого, чтобы отец был доволен, ужин неизменно в половине седьмого, потому что по вечерам Уильяма Цобеля ждали многочисленные деловые и общественные обязанности. И в обязательном порядке в будни с четырех до шести плюс с семи до десяти вечера, а также весь день в субботу – работа в лавке отца. Никаких гостей, никаких встреч с подружками. Тех девочек, которые ей по-настоящему нравились, мачеха разбирала по косточкам, и, конечно же, ее отношение ко всему как-то влияло на мнение отца. По соседству все только судачили о том, какие строгие у Иды родители: не позволяют ей никаких вольностей. Поход в кино на фильмы, которые тщательно выбирались родителями, иногда поездка в автомобиле с родителями (когда Иде исполнилось пятнадцать, отец купил дешевую машину).

Но у Иды перед глазами постоянно мелькали все радости и прелести молодости. А дома, в их пуританской семье царили подавленность и серость. По мнению Уильяма Цобеля с блестевшими за очками в золоченой оправе серо-голубыми глазами, едва ли мог бы найтись человек подходящий и достойный Иды. Такого же мнения была и ее мачеха с длинным узким лицом, карими глазами и черными волосами. Цобель был отцом, который из-за своего сурового нрава, а также трезвого образа мыслей и правил всегда проявлял диктаторские наклонности, которые никак не сочетались со снисходительностью. Конечно, он мог быть приветливым, выражать признательность, уважительно и тщательно объяснять, втолковывать, увещевать. Иногда они ходили в гости к друзьям или даже в ресторан, но со стороны Цобеля и его жены никогда не было понимания. Он тяготился тем, что имеет дочь, а ее вообще не очень-то тянуло к чужому ребенку. Они не замечали и не хотели знать проблем взросления, которые могли бы одолевать Иду, и поэтому в их семье не было никакой духовной гармонии и понимания, которые могли бы их всех сблизить.

Вместо этого – молчаливая покорность, а временами даже страх, которые с годами приняли форму осторожной вежливости и беспрекословного послушания. Но внутри Ида осознавала свою привлекательность и очарование, которые в глазах отца и, возможно, мачехи всегда были связаны с опасностью – настоящей или грядущей. У нее были светлые шелковистые волосы, блестящие серо-голубые глаза и округлые манящие формы, которые обсуждали даже девочки в школе мисс Хохштауффер. В дополнение к маленькому прямому носу были пухлые, почти капризные губки и округлый подбородок. Разве у нее не было зеркала и разве не заглядывались на нее мальчишки с тех пор, как ей исполнилось семь лет? Это видел и отец, и его вторая жена. Но Ида не могла себе позволить прогуливаться по улице, как другие, и знакомиться с бойкими, веселыми, озорными и завлекательными мальчишками. Ей нужно было спешить домой – к работе по дому или в лавке, а также к занятиям предметами, которые Цобель с женой считали для нее наилучшими. Если и были какие-то поручения, время на них всегда было рассчитано по минутам.

И все же, несмотря на все эти предосторожности, взгляды встречались, и кровь стучала в висках сильнее. Мятежная и вечно ищущая юность говорит с окружающими на своем языке. Когда Иде было двенадцать, в ее жизни появился Лоуренс Салливан, продавец газированной воды в аптеке на углу Уоррен-авеню и Трейси, что в нескольких шагах от ее дома. Он казался ей прекрасным молодым человеком. Набриолиненные гладкие черные волосы, разделенные безукоризненным пробором над чистым белым лбом, тонкие изящные руки (как ей тогда казалось), безупречный щегольской костюм, с которым не могла сравниться даже одежда ребят из ближайшей школы. А как он обходительно вел себя с девушками – всегда улыбчиво и непринужденно.

– Ах, здравствуйте, Делла! Как нынче поживает мисс Макгиннис? Держу пари, я знаю, что вы закажете. Думаю, хорошенькие блондинки берут шоколадное мороженое – оно оттеняет их цвет лица.

Он широко улыбался, пока мисс Макгиннис млела и