Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн

много времени, пока девочка начала кое в чем разбираться. Она еще не раз возвращалась к списку своих живых и мертвых братьев и сестер. Потом страх после того случая в ельнике был забыт. Мария уже не бежала, запыхавшись, из школы прямо домой: она снова пускалась бродяжничать. И шла уже не та зима, а другая, когда девочке стало ясно, что в хибарке никогда не бывает тепло. Раньше ей казалось естественным, что в комнате мерзли. Вечером мать возвращалась домой и варила похлебку на каменном очаге. Можно было погреть над огнем руки и даже лицо, паля при этом брови.

Мария завязала знакомство с девочкой из хибарки коптильщиков. Ее звали Стина, и обе они давно привыкли повсюду встречать друг дружку. Однажды Стина ни с того ни с сего подхватила Марию под руку и повела к себе. И вот диво, в коптилке оказалось тепло! Еще бы, ведь иначе никак не получилось бы копченой колбасы. Сперва спирало дыхание, потому что воздух в хибарке был бурый и густой от дыма. Никакой отдушины; только верхнюю створку в дверях иногда приоткрывали, когда дым уж слишком ел глаза. Но в топке непрерывно горел огонь, и множество колбас под потолком восхищали взор. Прокапчивались заодно и Стина, ее родители, сестры и братья. У них уже с детства появились морщины. Зато сидели в тепле.

Только некоторое время спустя после знакомства с коптильней Марии пришло на ум, что в других домах комнаты бывают теплые, хоть там и не коптят. В такой благодати жили дети рыбаков. Если бы Стина была, скажем, дочерью рыбака Мертена, она подхватила бы Марию под руку и привела б ее в большой дом с садом, где столько было камбалы, что им бы всем вместе есть не переесть, и все это в теплой комнате. От колбас в коптильне им ничего не доставалось: родители Стины были бедны. И девочке стало ясно, что именно поэтому та подхватила ее под руку и привела к себе. Обе были бедны. Если они хотели сидеть в тепле, то должны были глотать дым.

Другим не было в том нужды — детям рыбаков, детям купцов и крестьян. В этом и заключалось различие, и поэтому из тех ни одна не затащила бы Марию к себе домой. Мария и сама сочла бы это неправильным. Подумав обо всем, она, верно, и сама бы выдернула руку и побежала прочь от дочки рыбака. Рыбаки стояли выше всех, несколько особняком — купцы, много ниже — крестьяне. А батраки? Они шли позже даже, чем работники судовладельцев, их место было в самом низу. «Мы ниже всех», — поняла Мария.

В большом доме, увитом диким виноградом, жил мальчик Минго Мертен. Он был немногим старше Марии, но куда бедовей! После той зимы, когда Мария много передумала о холодных и теплых комнатах, наступила весна, и вот Минго запустил руку в ее светлые пепельные волосы и потребовал, чтоб она поиграла с ним в его саду. Она спросила:

— Что мы будем делать?

— У меня есть собака, которая жрет яйца сырьем. Я тоже люблю сырые яйца. А ты?

В этом их вкусы сошлись. Собака в самом деле отнимала у кур яйца, осторожно клала их на мягкую землю и открывала зубами. Было очень весело. Мария могла взять сколько хотела яиц; но она прекратила забаву раньше, чем налакомилась вдосталь.

— Если твоя мать увидит…

— То будет взбучка, — сказал он в шутку, и Мария расплакалась.

Он стал дразниться: «Плакса-клякса!» Она вдруг дала ему затрещину — неожиданно для них обоих. После первого испуга он дал сдачи, она стала царапаться и получила свою порцию шлепков, но не больше, чем он. Минго был для мальчика слабоват, в раннем детстве постоянно хворал, и его продолжали баловать. Она убежала, а он лежал на земле и ругался ей вслед. Отбежав уже далеко, она услышала, что он кричит ей что-то совсем другим голосом. Он хочет, чтоб она вернулась? Она не поддалась и пошла дальше.

В последующие дни они даже издали не глядели друг на друга. Когда Мария проходила мимо его дома, она думала обычно: «Минго ест камбалу». Он рассказывал ей, что у них кладовая всегда открыта. Марии не верилось.

Затем наступило лето. Ей шел одиннадцатый год. Это лето она запомнила на всю жизнь.

Стали появляться купальщики, и в переднем ряду, где стояли лучшие виллы морского курорта Вармсдорфа, поселилась одна берлинская семья: господин, дама, девочка и мальчик. Родители принимали участие во всем, что бы ни затевалось, — в гонках на яликах, в гонках на авто. Для этой утомительной жизни им требовались и шофер и горничная, да еще они подыскивали кого-нибудь присматривать на пляже за детьми.

— Красивая девочка, — сказала дама, когда Мария проходила мимо. — Постой! — крикнула она.

Мария подумала было, что в чем-нибудь провинилась. Дама объяснила господину, что девочка достаточно большая и кажется рассудительной, а с морем они тут сызмала прекрасно знакомы. Можно взять ее на пробу, и, кстати, детям будет с кем поиграть.

Мария стояла рядом, пока те совещались о ней, но ничего не понимала. Господа были не из Любека и не из Гамбурга, они говорили на свой особый лад. Она тут же спросила у детей, сколько им лет.

— Нам девять, — ответили они. — Обоим по девяти, мы близнецы.

Дама решила:

— Вы сейчас пойдете на пляж. Отлично, вы можете выкупаться, Мария вас вытрет. Тебя зовут Мария Леенинг? С твоими родителями я договорюсь после. Сейчас нам некогда.

Раздался гудок автомобиля.

— Едем! — потребовал господин, и муж с женой укатили.

Мария немедленно приступила к своим обязанностям. Она взяла обоих детей за руки, точно была старше не на год, а на много лет. Она повела их на ту полосу пляжа, где разрешалось раздеваться. Господа позабыли оставить денег на кабинку, на молоко с пирожными, на плавающую куклу, на все, чего могли захотеть дети.

— Но завтра мы все это получим, — уверял мальчик. Мария поглядела на него. Он был темноволосый, страшно бледный и кривил рот, что означало пренебрежение. — Я все могу себе купить, если захочу.

— Даже маленькую моторную лодку, — добавила сестра.

— А большую не могу? — спросил он кичливо.

— Мы страшно богаты, — объявила девочка.

Мария подумала про себя: «Ну, это мы еще посмотрим!» Когда она полезла вслед за ними в воду, близнецы уперлись и не пожелали идти дальше, чем по колено, хотя вода была теплая и гладкая, точно зеркало. Мария не сдавалась, как они ни хныкали и ни