Путь Абая. Книга первая - Мухтар Омарханович Ауэзов

Мужчина на коне, приглядывающий за скотом, всегда непрочь при встрече посудачить, переброситься словом с подобным себе одиноким пастырем, но в эти осенние дни у него особенный интерес к встречам - нечаянным или назначенным. Обутый в теплые сапоги-саптама с войлочными голенищами, одетый в мерлушковый полушубок, столь незаменимый в слякотную погоду и в холодные ночи, джигит на коне в это осеннее безвременье крутится еще с одной заботой. Он мечтает во что бы то ни стало сменить свою верховую лошадь. Прежний конь за долгое лето изработался, а перейдя на осенние корма, сразу истощал и своим видом больше не радовал глаз хозяина. К холодам, на зиму, хотелось джигиту пересесть на коня упитанного, бодренького. Тогда и отводил хозяин в табун своего исхудавшего чалого или савраску, а себе под седло брал отгульную лошадь. Он исподволь готовил ее к зиме, старался поменьше гонять, чтобы она не спала с тела, чаще оставлял на выстойке, иногда на всю ночь.

И хозяева стад с небольшим достатком, и богатые баи, владетели несметных стад, - все в эти дни осени были охвачены беспокойством о замене верховых лошадей.

Говорится, что осенью хлопот не оберешься, казаху некогда голову поднять, или говорят: осень - время неожиданных поездок, беспокойных кочевок. Это так, но джигит, урожденный конник, не может остаться на холодную зиму без выносливой верховой лошади. И он будет ее добывать - выпрашивать, обменивать, брать на время под залог, выманивать, клянчить, выкупать, отдавая последнее, а то и украдет ее или отнимет силой.

Время - позднее пополудни. Сумерки еще не начались, но до них уже недалече. Пасмурное небо низко и темно, сыплет осенний серебряный дождь. Четыре путника, Майбасар, Кудай-берды и сопровождающие их атшабары Жумагул и Жумабай, едут по дороге в направлении Кызылшокы, к аулу Кулыншака. Дорога тяжелая, лошади преодолевают вязкую грязь дерганым шагом, верховые ссутулились в седлах, мокрые от дождя. Они спешили в аул Кулыншака, гонимые той же осенней заботой и страстью кочевника - найти доброго скакуна на предстоящее зимнее безвременье.

Аул Кулыншака - всего из десятка юрт, втиснулся в неширокий горный распадок. В ауле уже поджидали, кажется, гостей. Кулыншак и пятеро его удальцов - «бескаска» сидели на вершине каменной горки и смотрели в сторону въезда в ущелье, когда показались там четыре всадника. Увидев их, Кулыншак вскочил с камня и воскликнул:

- Эге! Кажется, это они! Кунанбаевские люди!

- Чего-то очень торопятся! Слишком быстро скачут! - усмехнувшись, сказал один из «бескаска», самый старший из «пяти удальцов» - Турсынбай, и недобро прищурился.

- Раз приехали гости, нечего нам тут рассиживаться! - сказал Кулыншак. - Один из вас пусть скачет к Пушарбаю. Надо передать ему: «Не могу всех остальных оповестить». Пусть от Пушарбая полетят его вестники. Первым делом надо оповестить род Котибак.

- А через них - Жигитек, и Бокенши!

- Так и надо сделать! Пусть помогут нам при кочевке, проводят нас. И пусть не медлят, собираются все, как договорились.

- Пусть будут верны слову! К ночи они должны явиться сюда.

Все сыновья Кулыншака, столпившись возле отца, приняли участие в совете: Турсынбай, Садырбай, Мунсызбай, Наданбай. В богатырской кучке присутствовал и Манас, усыновленный, по обычаю, Кулыншаком внук, старший сын Турсынбая. Манас хранил почтительное молчание и только ждал приказаний старших.

Все, что было решено на совете Кулыншака, поручалось передать жигитекам непосредственно через Манаса. Он ждал только появления четырех всадников.

Когда те подъехали и спешились у юрты Кулыншака, тут же появился хозяин с сыновьями, сошедший с горы. Не задерживая прибывших на улице, Турсынбай пригласил их в свою Большую юрту:

- Заходите!

А в это время Манас, оставшийся во дворе, быстро пробрался к крайней юрте и, отвязав темно-серого огромного скакуна, вспрыгнул на него и помчался по каменистой дороге в сторону Караула. Перед тем как выехать, Манас немного подождал, выглядывая из-за юрты: увидев, что один из приехавших был, точно, Майбасар, уже медлить не стал.

Майбасар вошел в чужой дом с неприязненным, сердитым лицом. Прошел и сел на тор, не расслабив пояса, не выпуская из рук сложенной вдвое плетки. Подбоченившись, угрюмыми глазами оглядел всех из-под серой каракулевой шапки, сбитой набекрень, искривился в недоброй усмешке, раздувая ноздри.

Ткнув рукоятью камчи в сторону Кулыншака, сказал:

- Так, значит, родственничек! Ты что же это делаешь? Почему избил моего атшабара? Если что-то вышло не так, как тебе хотелось, ты должен был обратиться с жалобой, куда следует. А ты что? Мог бы, на крайний случай, сам приехать к мырзе! Или ты ему не доверяешь? Или решил показать свой норов?

Ведь еще только вчера был рука об руку с нами, а сегодня что? Говори честно, вот, прямо в лицо мне говори, - что ты задумал? Мне мырза так и поручил: «Спроси, узнай, услышь непременно из его уст». Вот и сына своего, Кудайберды, прислал вместе со мной.

Майбасар смачно отхаркнулся и сплюнул в очаг, в желтоватое кизячное пламя, и тут же резко обернулся в сторону Кулыншака, свирепо уставился на него.

Четверо сыновей его сидели, потупив бычьи лбы, с непроницаемыми лицами, словно они ничего и не слышали. С виду двое из них, Мунсызбай и Наданбай, были даже чем-то довольны. Они сидели рядышком, поодаль, в одинаковых позах: сгорбившись, опершись спиной о решетку стены, кереге, втянув голову в плечи и пряча подбородок в отвороты чекменя.

Кулыншак полулежал на ватном корпе, расстеленном на полу, и не смотрел на гостей. И лишь сын Садырбай, сидевший рядом с отцом, чуть ниже его, порой холодно поглядывал на Майбасара, не опуская глаз перед ним.

Помолчав немного, Кулыншак поднял глаза на Майбасара:

- Говоришь, посыльного твоего избили? Надо же, свет мой ясный! Но почему не говоришь о том, как ты дерзко замахнулся палкой на мою голову? Что забросил аркан в мой табун, чтобы поймать моего лучшего коня! Почему мырза об этом ничего не говорит? Или он не видит того, что творится у него под самым носом? Почему он с тебя не взыскивает, - не призывает к ответу грабителя?

- Ты мне не дерзи, аксакал! Незачем кочевать туда, куда не следует! Не лезь в драку, если тебя не трогают. Я приехал и сижу здесь, чтобы до конца разобраться с тобой!

- Не кочевать туда, куда не следует, говоришь? А я как раз и собираюсь туда кочевать. Тебе не надо - а мне надо, я