Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф

Марер отпил немного и ладонью обтер запотевший стакан.

— Друзья, — проговорил он. — Ну, конечно. — Вновь отпил, достал из кармана смятую пачку папирос и угостил. Свою он разломил надвое и вставил половину обломленным концом в мундштук. Я зажег спичку и поднес ее Мареру, но он прикурил не сразу, сперва размял сигарету двумя пальцами.

— Видишь ли, Шаньо, главное сейчас, чтобы вы с Региной поняли друг друга.

Я забыл о спичке и обжег себе кончики пальцев; охнув, я опустил спички в винную лужицу. Она зашипела и обуглилась. Марер подождал, пока я зажгу новую спичку, прикурил, затянулся, затем посмотрел по сторонам.

— А не съесть ли нам по соленому рожку? Это дрянное вино так и жжет желудок.

Я подошел к стойке и попросил пять рожков. Стоя спиной к друзьям, я вдруг подумал, что они разговаривают сейчас обо мне. Тогда я неожиданно повернулся к ним, но мне тут же стало стыдно: Марер безучастно смотрел на улицу, а Нанди не сводил глаз с нищего на костылях.

«Если я сейчас не расскажу им, дело будет совсем испорчено», — подумал я. Поставив корзиночку с рожками на стол, я подождал, пока Марер взял один, откусил кончик и стал жевать.

«Сейчас, — подумал я, — сейчас вот скажу». Сердце в груди бешено колотилось и по телу пошли тяжелые, горячие волны.

— Марер! — начал я, но тот даже не взглянул на меня. Тогда я понял, что беззвучно шевелил губами, не произнося ни звука. — Марер! — заговорил я снова, но Нанди, обмакнув свой рожок в вино, засмеялся и повернулся ко мне:

— Теща твоя нас не честила, когда гости разошлись?

— Теща? А почему она должна вас честить?

— Уж больно громко мы горланили на свадьбе.

— О, — начал я. — Нет, теща ничего не говорила.

Я не понимал, почему он вдруг заговорил о теще, и даже не мог вслушаться как следует в его слова. В уме у меня сидела одна мысль: «Если я сейчас не скажу, они заведут какой-нибудь разговор, потом разойдемся по домам, а тогда у меня вовсе не хватит духу признаться. А потом все выяснится, ведь не пройдет и недели, как все выяснится, и будет большим свинством, что я не сказал сам. Да, это будет большим свинством».

— А ты заливался, что твой солист! — бросил Марер Нанди и рассмеялся. — Все пытался спеть «Аванти, пополо…»

Нанди ухмыльнулся, постучал кулаком по лбу.

— Такое уж настроение у меня было. Старики что-нибудь обо мне говорили, когда мы ушли?

— Ничего, — ответил я. — Ничего, — повторил я еще раз, не понимая, как следует, о чем он, собственно, спрашивает. «Почему же я молчу?» — задавал я себе один и тот же вопрос.

— А Марер? — спросил Нанди.

— Что?

— Марер, спрашиваю, прилично себя вел?

— Конечно.

— «Аванти, пополо»!.. — хихикнул Нанди. Ему очень нравилось, что он делал что-то такое, в чем не очень-то отдавал себе отчет. — И так всю ночь?

— Со всякими другими маршами вперемешку, — засмеялся Марер.

— С какими маршами?

— С разными. Даже марш артиллеристов пел.

— И марш артиллеристов?! — громко рассмеялся Нанди, хватаясь за живот.

Марер тоже засмеялся. Мне казалось, что я смотрю на них через толстую стеклянную стену, вижу, как они двигаются, разговаривают, смеются, но звуки их голосов почти не доходили до меня. Словно я уже не был с ними. «Вот два хороших друга, — думал я, — и нет у них никаких тайн. Такими они были и тогда, когда я познакомился с ними впервые; потом они и меня приняли к себе. Но что же мне было делать? Что оставалось мне делать, когда после свадьбы тесть впервые рассказал мне о своих планах относительно меня?»

— Шаньо, — ткнул мне в грудь большим пальцем Нанди, — куда ты уставился? Это правда, что я марш… — ха-ха-ха — и марш артиллеристов пел?

— Пел, — ответил я.

На миг мне вспомнился свадебный ужин: большая семья Регины — семья бывшего кустаря; их столовая, похожая на музей, обставленная громоздкой мебелью вишневого цвета; отец Регины — представительный мужчина с седеющей головой, ее мать, жеманно расставляющая приборы, и среди всего этого — Нанди, то и дело запевающий революционные песни.

— А теща-то, видать, не очень тебя любит, — проговорил Нанди.

— Не очень. Но Регина не обращает на это внимания.

— А тесть? — спросил Нанди.

«Сейчас, — подумал я, — сейчас скажу». В горле у меня пересохло. Я пожал плечами.

— Тот, пожалуй, больше, — сказал Марер. Он поднял стакан, обхватил его обеими руками, словно стараясь согреть вино. — Правда, что он берет тебя в свою артель?

Я посмотрел на Марера, потом на Нанди. Тот еще ничего не понимал, он даже не смотрел на меня. Но, поймав взгляд Марера, я испугался.

— У тестя есть один план… — робко сказал я.

Но Марер перебил меня:

— Словом, это правда.

Я молчал.

— А я-то думал, что старик после ужина заговариваться стал, — промолвил Марер. — Думал, если это правда, так ты бы сам сказал.

— Видите ли… — начал я и умолк. Почувствовал, что говорить бесполезно. В голову не приходило ни одного довода. Я крутил свой стакан в винной лужице, время от времени приподнимал его и переставлял на другое место; на столе оставались маленькие мокрые кольца. Потом заметил вдруг, что друзья ждут моих слов.

— Видите, — продолжал я, с трудом собираясь с мыслями. — Однажды, когда мы с Региной уже все окончательно решили, сидели мы со стариком на кухне, и он сказал: «Раз так все у вас повернулось, есть у меня один план…» Чтобы я, значит, бросил завод и перешел на работу к ним в артель. У них, мол, тоже есть лесопилка. А плата — девять форинтов пятьдесят филлеров в час, плюс премии. Все, говорит, будет в порядке… «Хорошо, — подумал я тогда, — сейчас с ним не стоит спорить, все равно из этого ничего не получится, да он и забудет». У меня и мысли не было к ним переходить. Позже, правда, и Регина несколько раз заговаривала об этом. А в субботу, когда мы собирались идти в совет расписываться, тесть сказал, что все уже улажено и меня ждут в артели… Да и Регина очень хотела, чтобы я перешел туда.

— Куда перешел? — удивленно переспросил Нанди, еще не совсем понимая, о чем мы говорим.

— Видишь ли, — пробормотал я, — собственно говоря…

— Уходит он, — сказал Марер, — с завода уходит.

— Как это? — спросил Нанди, он не хотел верить.

— Уходит, и все, — повторил Марер.

Я посмотрел на Марера. Он был очень спокоен, лицо не