Октябрьская ярмарка - Ольга Николаевна Шивер

– Да он весь горит! – возмутился я. – Принесите другой градусник. Не электронный – ртутный.

Медсестра вышла и вернулась с узким футляром, достала из него градусник и поставила Лепнину.

– Больно! Больно! – из последних сил кричал тот. – Убейте меня, прошу вас! Я больше не могу выносить эти холодные пальцы! Они щиплют, царапают… Пожалуйста, молю вас! – На миг его сознание словно прояснилось, но затем он снова впал в беспамятство.

Воздух вдруг стал густым и холодным, находиться в палате становилось невыносимо, словно неведомая сила выталкивала отсюда непрошенных гостей. Молодая медсестра, не выдержав, бросилась вон из палаты. Мне самому сделалось неуютно и резко захотелось последовать её примеру, но интерес учёного пересилил инстинкт самосохранения, и я остался.

Тем временем Севзов проверил показания второго градусника: 36, 6.

– Ерунда какая-то… – пробормотал он и опустил на лоб пациента морщинистую руку. – Горячий, как кипяток!

Порывом ветра оконная створка распахнулась настежь, заставив меня и Севзова вздрогнуть от неожиданности. Вместо влажной ночной свежести в палату ворвалось что-то необъяснимое: дышать стало почти невозможно, окружающая обстановка потеряла свою яркость, хотелось чаще моргать, словно глаза заволок зыбкий туман. Меня охватила такая тоска, будто все мои чувства, всю волю к жизни и энергию смяли, как бумажный лист, и выбросили в мусорное ведро. Все звуки прекратились, наполняя уши звенящей и зловещей тишиной.

Из горла Лепнина вырывались хрипы и стоны, он больше не разговаривал. В чертах его лица притаилась гримаса непередаваемого страха и удивления, глаза расширились и застыли. Не вовремя решившая вернуться медсестра вскрикнула и лишилась чувств, как только заглянула в палату, острее нас с Севзовым ощутив весь кошмар происходящего.

Первым к выходу ринулся Вячеслав Романович, он ухватил меня за рукав и потянул за собой. Мы молча подняли медсестру и перенесли на диванчик в коридоре. Самое странное, что, как только мы пересекли порог палаты, звуки, наполнявшие клинику, разом накинулись на нас, и даже тиканье часов показалось оглушающим. Я будто вынырнул на поверхность из бездонных глубин океана, сразу очутившись на шумном базаре.

Пока Севзов приводил медсестру в чувство, я всё ещё пытался прийти в себя и понять, что совсем недавно испытал.

Ни мне, ни моему коллеге, ни уж тем более медсестре не хотелось заходить в палату на уровне инстинктов: всё живое внутри нас физически сопротивлялось этому. Никто из нас не проронил ни слова. Так же молча я и Севзов вернулись в кабинет, и только с первыми лучами солнца мы вновь нашли в себе силы спуститься к пациенту. Не сговариваясь, мы кивнули друг другу и вошли в палату.

Севзов замер. Впервые в своей жизни я разглядел за толстыми очками на его лице суеверный страх. Вячеслав Романович бестолково хлопал губами, как рыба, и указывал пальцем на койку.

Ошеломлённый не меньше Севзова, я медленно подошёл к Лепнину и аккуратно откинул пропитанный кровью пододеяльник: в том месте на боку, где я разглядел небольшое покраснение, теперь наблюдалась глубокая рваная рана, правая нога отсутствовала до колена, а на расцарапанном бедре чуть выше угадывались круглые синяки, оставленные словно пальцами. Я перевёл взгляд на лицо Лепнина – левый глаз заплыл от гематомы, роговица на правом помутнела. Затем я потрогал ледяную руку Михаила, на которой уже успели появиться трупные пятна. Покойник выглядел так, будто лишился жизни не меньше двух суток назад.

Растерянный и изумлённый, я вышел из палаты вместе с Севзовым, сразу отдавшим несколько безотлагательных поручений медсестре. Мы ещё раз проверили с ним все результаты инструментальных обследований и снимки, по которым Лепнин оставался совершенно здоров.

Так и не найдя в тот день объяснения случившемуся, мы с Севзовым занялись каждый своими делами. Позже, встретившись с Вячеславом Романовичем на медицинской конференции за кружкой чая, мы вспоминали случай с Лепниным, и хирург, поправляя выбившийся из-за пазухи крестик, обронил такую фразу: «Бывает, что и смерть опаздывает». На этом мы с ним и разошлись, но никогда больше за свою практику я не видал ничего подобного.

Искренность

«Samimiyet» – прочла Лида на потрёпанной картонной коробке. Сразу под названием игры размещалось изображение статуи ангела в огненном круге. Пожелтевшие тёмные пятна скрывали добрую часть выцветшей картинки.

– Что-нибудь приглянулось? – Мягкий мужской голос заставил Лиду вздрогнуть. Она так увлеклась изучением необычного товара в антикварной лавке, что совсем позабыла, зачем сюда пришла. Запах старины убаюкивал, а разнообразие представленных раритетов завораживало.

– Здравствуйте, – улыбнулась Лида, повернувшись к пожилому продавцу в полинялой жилетке. – Я делала заказ у вас на сайте. Самовывозом.

– Да-да… – задумчиво проговорил продавец, прищурив один глаз. – Вы как раз смотрите на то, что вам нужно. Сейчас я всё упакую.

Лида растерянно оглянулась. Никаких книг вокруг себя она не заметила.

– Я заказывала «Гримуар ведьмы из Салема», – смущаясь, уточнила женщина и полезла в сумочку за телефоном. – Сейчас скажу номер заказа.

– Шестьсот шестьдесят четыре дробь шесть. Я помню, – опередил её продавец. – Вот только, боюсь, эта книга не принесёт вам того, чего вы желаете.

И хотя Лида была уверена в том, что продавец уж точно никак не мог знать, для каких целей ей нужен гримуар, её щёки всё равно густо покраснели.

– Осмелюсь предположить, – как ни в чём не бывало продолжал продавец, – что вам вряд ли доводилось хоть раз в своей жизни проводить подобные ритуалы.

Лида замялась: продавец был прав. Никогда она не занималась ничем похожим, да что уж греха таить: даже гороскопы считала не более чем околонаучной чепухой, рассчитанной на глупых дур.

– Не волнуйтесь, – предупредил её объяснения продавец, – я не стану читать вам нотации, не стану вас учить. Ни мне, ни вам это, в конце концов, не нужно. – На этих словах он сделал многозначительную паузу. – Я лишь хочу порекомендовать вам способ узнать ответ на ваш вопрос гораздо проще и быстрее, чем на протяжении семи дней добавлять в зелье новый ингредиент, доводя отвар до кипения ровно в полночь на кладбище возле могилы седьмого сына от седьмого сына. А потом к тому же три дня питаться одними яблоками, которые предварительно нужно настаивать на том отваре ещё девять дней. Скажите, вам оно надо? Мы ведь в России живём, а не в Салеме. Сейчас январь, крещенские морозы впереди. В такие дни не то что ночью на кладбище тащиться, а днём в магазин сходить – уже поступок. Да и от яблок в сочетании с этим отваром, поверьте мне на слово,