Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

Об Артеме.

О сыне.

О…

Она ударила пса по носу, поднялась, проваливаясь в снег, побежала к поляне. За два дня снег намел на могилку из камней внушительный холм. Лиза упала перед ним на колени, принялась разгребать. Быстрее, быстрее, пока еще есть надежда!

Вокруг засмеялись дети.

Она осмотрелась, увидела невысокие силуэты, стоящие плечом к плечу по поляне. В шапках-ушанках, валенках, с санками, «ватрушками», с лыжами и коньками. Мальчики и девочки. Среди них – Толя.

– Знала бы ты, сколько младенцев я спас, бегая по городу на их жалобный зов, – сказал он. – Они лежали в мусорных баках, завернутые в пакеты, и умирали. А я нес их сюда и возвращал в свою реальность.

Лиза продолжала расчищать снег. Нащупала ледяную твердую поверхность камня, ухватилась двумя руками, но не смогла даже оторвать.

– Отпустите его гулять! – потребовал мальчик, появляясь рядом. У него были раскрасневшиеся щеки.

– Он что, наказан? – спросила девочка, держащая в руках лыжные палки.

– Почему он никогда не выходит?

– Мы хотим поиграть!

– Давайте мы будем его лучшими друзьями!

– Я хочу сводить его к себе в гости, можно?

Дети обступили Лизу со всех сторон, подходили ближе, ближе. От них пахло теплым молоком, конфетами, зубной вишневой пастой. Лиза, размахнувшись, ударила, но ни в кого не попала. Дети были не настоящие: призраки, мертвецы, морок на поляне камней.

Только Толя из плоти. Из какой-то там плоти.

Его бледная рука без перчатки крепко взяла Лизу за плечо и выдернула из сгущающихся и бормочущих теней. Лиза упала на колени, продолжая бездумно разгребать снег.

– Пойдем, – велел Толя. – Хватит. Ты хороший человек, хоть и дура. Иногда сложно выйти из жизненной ситуации, не потеряв себя. На третий день всем приходится тяжело, но потом вы возвращаетесь в свою реальность, а мы – в свою. Когда-нибудь нас станет больше, и тогда весь мир станет чуточку лучше.

Он поднял ее, перевалил через плечо и легко побрел сквозь снег, мимо застрявшего автомобиля, в сторону дороги.

Лиза заплакала. Она пыталась вспомнить, почему оказалась здесь, но не могла. Увидела лежащего в снегу Игоря. Снег под ним и вокруг него был черный.

– Я дам тебе шанс, – произнес Толя. – Один раз. Постарайся не потерять.

От него пахло пеплом, мокрой собачьей шерстью и лекарствами, как в больнице.

А по снегу, ступая в Толины следы, цепочкой шли дети в валенках, шубках и шапках-ушанках. Много-много детей из другой реальности.

К утру у Лизы поднялась температура и навалились странные, бредовые сны.

Большой колченогий пес как будто ходил вокруг кровати и выл, потому что не мог забраться под одеяло. Смеялись дети, но это был не звонкий веселый смех, а угрожающий, издевательский. Еще привиделось Лизе, что какой-то высокий человек в коричневом пальто и водолазке «под горло» овладел ею, не раздеваясь даже, а стянув штаны до колен, и в момент собственного оргазма покусывал ей мочку уха и бормотал что-то о чудесном состоянии между жизнью и смертью, когда можно все, когда страсть неудержима и желанна. Лиза хотела, чтобы этот высокий человек был ее любовником, чтобы он никогда не покидал ее, и радовалась, что, наконец, он оказался в ее квартире, но проснулась в пустой постели, стуча зубами от холода, вялая и разбитая.

На тумбочке звонил телефон. Незнакомый голос сообщил, что он из полиции, что Игорь не справился с управлением по дороге на дачу и разбился. Ампутировали ногу. Лежит в реанимации. Состояние стабильно тяжелое.

Лиза была записана у него как «любимая жена», и полиция позвонила сразу, едва нашла телефон в ста метрах от искореженных останков автомобиля… Она слушала, чувствуя, как проваливается в темноту кошмара.

Вчера они с Игорем решили развестись. Вчера он сказал, что не вынесет расставания.

А сегодня…

Положив трубку, Лиза пошла в туалет, где ее стошнило несколько раз теплой желчью, среди которой, как показалось, плавали темные завитушки собачьей шерсти. От сильной температуры сводило ноги.

За окном было черно. На детской площадке под светом фонарей бегали дети, которым, видимо, не спалось в такую рань. Кто-то кричал: «Теперь ты водишь, Артем!» У фонаря она увидела человека в пальто, который держал на поводке длинноногого безродного пса. Тот рылся в мусорном баке, виляя хвостом. Ох уж эти собачники…

На столике возле раковины несколько раз звякнул пластиковый черный таймер. Девять часов утра. Лиза нахмурилась, пытаясь вспомнить, что это за таймер и почему он был заведен.

Не вспомнила.

Собрала вещи в больницу и позвонила маме, чтобы сообщить о случившемся.

– Да, мам, съезжу в церковь, поставлю свечу за здоровье.

Впереди был тяжелый и суматошный день. Первый, но как будто длящийся много-много лет.

Герман Шендеров

Папа

Надька и Гендос расписались еще на киче, чтобы разрешили долгосрочные свиданки. Приезжала Надька всегда одна, без пацана, но оно и понятно: чего дите на зону тащить? Да и не рассказывала она про него особо, на вопросы отвечала уклончиво, мол, ребенок как ребенок, а Гендос лишний раз интереса не демонстрировал – с его статьей только чужими дитями интересоваться. Муж, по доброй русской традиции, объелся груш, а большего Гендосу знать и не надо.

Загремел Гендос по-глупому. В родном Волжском он лущил лохов, как семечки, и никто ему был не указ. Тут – мобила, там – лопатник, казалось бы – живи в кайф, бухай с корешами да води мамзелей по кабакам. На мамзели он и прокололся. Встретил одну – ноги от ушей, глазища – во, рот рабочий. Был с ней какой-то шпендрик с куриной шеей, так Гендос ему быстро все объяснил – на пальцах, ну и на кулаках немного. Мамзель поначалу морозилась и ломалась, но Гендос и не такие бастионы брал. Только, значит, он ее оприходовал, как вдруг – звонок в дверь. А на пороге – тот самый шпендрик с участковым. Стоит, ватку к носу прижимает и лыбится злорадно. Гендос, конечно, за права свои в курсе, говорит, мол, гражданин начальник, все по добровольному. А шпендрик этот с гаденькой улыбочкой, Гендосом подправленной, идет к ее сумочке и паспорт достает. Смотрит Гендос и холодеет – видит не год рождения, а статью: сто тридцать четвертая, часть первая, до четырех лет общего режима. Впаяли Гендосу и за нанесение средних телесных, и за совращение круглую и бесконечную восьмеру. Сокамерники нормально отнеслись –