Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

на районе, что у нас тут дела скоро будут большие, без битв и вот этого всего. Только с кроликами, блин, порешаем как-то… Ну, бывайте, что ли, ихтиандры. Аккуратнее там, не суйтесь к голодному. – С этими таинственными словами белобрысый удалился.

Мы прошли два засыпанных битым кирпичом и бутылками пролета. Пахло здесь скверно: нечистотами, затхлостью и чем-то еще. Потом мы залезли в щель между плитами и остановились у отвесной стены. Внизу что-то шевелилось.

– Кошка, – предположил Торг.

Я свесился, прищурился и обомлел. Среди обломков кирпичей и черного пластикового хлама копошился человек. В руках он держал голубя и пожевывал его, выгрызая куски прямо с перьями.

«Опять сумасшедший!» – испуганно подумал я. И чуть погодя уже привыкшими к темноте глазами разглядел его голову. Она оказалась кроличьей – не игрушечной, не маской ростовой куклы. Бугристая, неправильной формы, с оборванными ушами и раскосыми черными глазами голова тряслась мелкой дрожью, из маленького рта тряпицей свисала голубиная требуха. К покатым человеческим плечам морда крепилась как будто без шеи.

– Т-т-торг…

– Кидай, Митяй, кидай ему, блин, трубки эти сраные!

И я кинул.

Кролик выронил голубя, встал на четвереньки – я разглядел, что на ногах у него изорванные в лохмотья штаны, – добежал до трубок, схватил одну и принялся тереться об нее мордой. Из трубки сквозь треск помех вдруг четко выделился дребезжащий голос, тягуче напевавший песню.

Я выхватил из кармана заточенную отвертку, которую мне дал Паля, и со всей силы швырнул ее в жуткого урода. Потом попятился, дернул Торга за рукав, и мы помчались так быстро, как не бегали еще никогда в жизни.

Под ногами противно хрустели обломки кирпичей, в пробивавшихся сквозь стыки плит солнечных лучах кружилась пыль, а откуда-то издалека еле слышно доносилось заунывное потрескивающее песнопение.

– Дайте нам, пожалуйста, десять «Кись-бом». – Торг протянул продавщице несколько мятых бумажек, взамен ему насыпали горсть разноцветных прямоугольничков.

Торг отсчитал мне пять штук. Я разглядывал жвачки и не мог поверить, что все закончилось. За этот странный день я словно прожил десяток жизней. А ведь еще даже не стемнело – мы уложились всего-то в четыре часа. Вполне успевали подсесть в проходящий автобус дальнего следования, добраться до вокзала, а оттуда пешком дойти по знакомым дворам до дома.

На киоске красовалась надпись большими буквами: «КРОЛИКА КОРМИ».

В душе было пусто и темно, как будто кто-то вычерпал огромным ведром все то, что у меня там плескалось, и погасил, уходя, свет. Хотелось лечь спать и просто стереть из памяти этот день.

– Митяй, что ты думаешь про… ну, про все? – осторожно спросил Торг. – Ты же, вон, умный, про индейцев, значить, читаешь.

Я не знал, что ответить. Все странные события, встречи и кошмары казались мне как-то между собой связанными, но при этом парадоксально друг от друга не зависящими. В книгах было проще – автор или герой всегда все разъясняли. А у меня не получалось.

Я растерянно пожал плечами.

– Ладно, а чего со жвачками?

– Давай дома пожуем, – устало ответил я. – Завтра созвонимся и обсудим.

Торг кивнул.

Домой я вернулся засветло. Газету теперь читала мама, а папа колдовал на кухне над цыпленком табака. Они весело о чем-то спорили, перекрикивая друг друга через всю квартиру. Их голоса были такими домашними и уютными, что я впервые за день расслабился.

Жвачку я распечатал, когда по телевизору шла программа «Время». Пожевал – никаких таинственных вкусов, обычный персик. С дрожью в пальцах развернул вкладыш. Он оказался нормального размера, без чудовищ и голых девушек, дурацкий комикс с надписями на странном языке – почти тот же «Патбом».

Я лег в кровать и долго не мог заснуть – вокруг плавали человек с кроличьей мордой, отрубленная кричащая голова, жрущий волчью ягоду оборотень, гигантские глисты, кусающие руку физрука, висящий на мочке уха урод с огромными глазами и таксофонная трубка с торчащими из динамика черными иголками…

Утром, покуда мама наглаживала мою школьную форму, я позвонил Торгу.

– Шикарная жвачка, а?

– Да, бомба.

– Кислая, дальше такая сладкая, а потом, значить, перечная! – воодушевляясь, перечислял Торг.

– А в конце на вкус как шоколадка, арбуз, чипсы и яблоко! – говорил я, расплываясь в дурацкой улыбке.

– Я ровно пять минут жевал и чую, голова, значить, дребезжит. Скорее выплюнул.

– И я.

– А девка у тебя как? У меня прямо во! Все видно, вообще все. Такой огромный вкладыш, значить, ух, и поменяюсь же я! Небось, и кроссовки себе, как старые, выторгую.

– Да, у меня тоже красотка. Рыжая и совсем голенькая.

– Ну!

– В общем, пора мне в школу. Давай, Торг. Свидимся.

– А то!

Я нажал на рычажки сброса звонка, повертел в руках трубку – она совсем не была похожа на таксофонную – и положил ее на крепления.

* * *

Миша Торг уехал в Москву через десять дней. Отец его высоко поднялся, но вскоре досадил людям, брызгавшимся духами из мертвецов, – так, по крайней мере, мне писал Торг.

Его папу застрелили прямо в подъезде их нового дома.

Сын пошел по стопам отца и, окончив школу, стал видным коммерсантом. Потом нырнул в политику. Не знаю, пересекался ли и он с людьми, пахнущими мертвецами, но однажды Торг исчез. Одни поговаривали, что он украл серьезные деньги и скрылся в жаркой стране с невыговариваемым названием. Другие утверждали, что Торг плотно сел на наркотики и закончил жизнь на какой-то подмосковной теплотрассе.

В моей жизни все было не очень, скопились проблемы и заботы, здоровье подводило. Тридцать первого августа выдался свободный день, и я пошел к родителям – поболтал о том и сем, поделился горестями, разобрал свой старый хлам. В маленькой коробочке нашел две завернутые в выцветшую карту разноцветные жвачки – что стало с остальными, я, конечно, уже и не помнил.

По дороге домой я споткнулся о ржавую отвертку, изогнутую и странно заточенную. В детстве я постоянно что-то находил на улице, будто мир специально подбрасывал интересные штуковины, а когда вырос – как отрезало. Эта находка была первой за много лет – я, разумеется, сразу ее признал, но подбирать не стал.

Дома меня ждал сын. Двенадцатилетний, но гораздо более сообразительный и здравомыслящий, чем были мы в его годы. Я показал ему жвачки и неожиданно для самого себя рассказал о невероятном приключении с Мишей Торгом в последний день давно сгоревшего лета.

Мне думалось, что сын заскучает, – в Интернете полно куда более понятных ему историй, без таксофонов, вкладышей и сражений между районами. Но он пришел