Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

– Если смотреть не будешь, – прошипела Лиза, склонившись к мужу, – веки отрежу… Но, если до утра дотерпишь, верну тело…

Павел, не веря ушам, вскинул взгляд:

– Врешь!

– И не думала…

Опять захохотав, он запрокинул голову. И бросил Тимофею:

– Чего ждешь?! Бери барыню! Даю добро!

* * *

Лиза, лениво потянувшись, с усмешкой посмотрела на Павла:

– Это ты ловко придумал. – Она встала и взяла простое деревенское платье. – Я бы не догадалась. Это ж надо: самому попросить, чтобы веки отрезали! Ловко! Но уговор есть уговор!

Павел, уставившись на нее круглыми ссохшимися яблоками глаз, улыбался, пуская ртом тонкую струйку розовой пены.

– А чего жалеть старое тело? – просипел он, кивнув подбородком на лежащие перед ним комочки плоти, обрамленные красной крапинкой. – На моем веки есть…

Тимофей стоя рядом, ждал распоряжений.

– Отведи его в баню, – попросила Лиза. – И тело с ледника принеси.

Наполовину ослепший Павел бессильно уронил руки, едва щелкнули, раскрываясь, колодки. Тимофей вздернул его за шиворот, поставив на подгибающиеся ноги:

– Шагай, собака! Не то волоком потяну.

Павел, корчась от боли, неуверенно шагнул вперед.

– Не вижу ничего, – пожаловался он. – Совсем глаза ссохлись…

Тимофей, скривившись, ухватил его чуть повыше локтя и грубо потащил в нужном направлении.

Лиза уже была в бане, наполненной ароматами трав, по большей части незнакомых Павлу.

– Ведьма… – пробормотал он, впиваясь опухшими шарами глаз в расплывающийся силуэт.

– Ложись! – Лиза похлопала по деревянной полке. – А то передумаю…

Павел с неожиданной прытью взобрался на указанное место и лег, коснувшись головой чего-то твердого и холодного. Того, что в натопленной бане казалось чужеродным, как кусок льда в пустыне. Он завел руку за голову и нащупал лежащее сзади. Внутри все содрогнулось.

– Почему он такой ледяной?!

– Так в погребе лежал…

– Ты точно оживить сможешь?

– Если ты хочешь. – В тоне Лизы проскользнула насмешка.

– С чего бы мне отказываться? – Голос Павла дрогнул, рука оторвалась от холодного твердого лица и легла вдоль тела. – Я согласен, давай…

Лиза потянула носом благоухающий травами туман. Коснулась раскрытым ртом ссохшихся губ старика и, с силой вдохнув, впитала в себя вьющийся над головой гнус. В мерзлое тело Павла насекомые ворвались стремительно, будто только и ждали возвращения в хозяина.

* * *

Первым, что ощутил Павел, вернувшись из небытия, был холод. Не тот холод, что ощущает припозднившийся в морозную ночь путник, который знает: еще немного, и он окажется в тепле, нежно укутывающем тело. Этот холод – словно пришедшая навеки мерзлота Крайнего Севера.

«Сослали меня, что ли? – мелькнула мысль, но тут же увязла в снежной каше воспоминаний. – Провела, ведьма!»

Сковывающий холод сменился ярким светом, который даже при опущенных веках казался нестерпимым.

– Здесь его кладите! – раздался совсем рядом звонкий голос Лизы.

«Ты что задумала!» – хотел выкрикнуть Павел, но стиснутые ледяным обручем ребра едва позволяли делать короткие вдохи.

Поднимающееся солнце припекло сильнее, и Павел постепенно начал чувствовать больше. Вне всяких сомнений, это было его тело. При каждом вздохе под носом трепетали усы, а боков касался шелк рубашки.

«Погоди, Пал Сергеич, еще оттаешь!»

Лишь одно ощущение не давало ему покоя. Нарастающий болезненный зуд в животе и груди. Павел силился разлепить веки, но те совсем смерзлись. Над головой гудело, словно роилась огромная и плотная туча гнуса.

– Пусть оттаивает, – усмехнулась Лиза.

В груди Павла всколыхнулось: глупая баба, мало что вернула ему тело, так еще и не убила сразу. Неужто не понимает, что ей теперь не жить? Ни ей, ни…

– Ее рядом кладите.

Павел вздрогнул. Начавшей отогреваться руки коснулось что-то столь холодное, будто он снова покрылся изморозью.

– Ну что, Павлуша? – Голос Лизы приблизился, словно она присела рядом. – Испортил девку? Женись! Я теперь баба вдовая… Так что даю свое благословение. Негоже Глашке в девках на тот свет отправляться, какой-никакой, а жених нужен…

Павел задергался, пытаясь схватить Лизу, но, едва приподнявшись, рука тут же упала на живот, нащупав нечто, склизко перекатывающееся под пальцами.

– Ах да! – спохватилась Лиза, будто только что вспомнив. – Прокурор петербургский решил удостовериться в причине твоей кончины, а потому настоял о проведении доктором исследования. Выпотрошили тебя немного, мой любезный. Говорят, пьянка тебя сгубила… Так что не расстраивайся: еще год-два, и все одно схоронили бы.

Павел неразборчиво замычал.

– Что? Ах да! Ты же не знал! Но ты ведь сам в свое тело вернуться желал. – Лиза встала. Павел почувствовал, что солнце вновь светит в его лицо. – Кладите!

Его приподняли и переложили на мягкую подстилку.

«Заботятся, сучьи дети!»

Рядом положили и тело Глашки. Стало теснее. Левый бок уперся в твердый бортик, в правый – уткнулась холодная плоть дворовой. Павел чувствовал, как их подняли и неторопливо понесли. Солнце светило жарче, и Павел понял, что вот-вот сможет встать и заставить поплясать всю честную компанию.

Едва они отошли от села, как на лицо вновь упала тень.

– Кладите! – вновь распорядилась Лиза. – Можете проститься с любимым барином!

Крестьяне подходили по очереди и, смачно натужась, харкали в лежащего. Кто-то высморкался и тоже плюнул.

– С-скоты… – прошипел Павел, чувствуя каждый влажный шлепок.

– Опускайте! Коли все попрощались.

Несколько человек, сопя, подхватили ложе, на котором лежали они с Глашкой, и стали медленно опускать. Солнце скрылось, уступив место пронизывающему холоду, словно его решили вернуть в погреб.

Павел наконец смог разлепить веки. Он лежал на дне глубокой ямы с ровными земляными краями. Вокруг стояли его крестьяне. Лица были злы. Только Тимофей скалился во весь широкий рот и скорбно улыбалась Лиза.

Мертвая Глаша начала смердеть, и это отчетливо чувствовалось здесь, в могиле.

– Меня найдут! – прохрипел он. – Вас всех перевешают!

– Конечно, найдут, я место сама укажу! – подтвердила Лиза и, присев, захватила горсть земли с холмика, невидимого со дна могилы. – Прах к праху, как говорится!

Ком земли полетел вниз, приземлившись на едва открывшиеся глаза. Павел заорал, но второй ком забил рот до самой глотки. Каждый из крестьян старался попасть в лицо бывшему хозяину. Павел вытолкал языком ком грязи, но его тут же заменил другой. Комья земли застучали с частотой летнего дождя.

Груз на груди и голове быстро рос, а шлепки грязи становились все глуше и отдаленнее. В распоротом животе свербело и нестерпимо чесалось. Но совсем не это беспокоило Павла.

Туча гнуса, что до этого беспокойно вилась над головой, спустилась и нашла дорогу к его рту, приоткрытому в последнем крике.

Артем Гаямов

Оранжевая мама

Без какой-нибудь цели и стремления к ней не живет ни один живой человек.