Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

– Банку расколотила, что ли? – с досадой сказала Лиля и крикнула: – Ты там в порядке?

Инга, пошатываясь, вышла из ванной. Она была белой, как разбросанные на столе зловещие лилии, и стремительно бледнела еще. Обеими руками она стискивала горло с такой силой, словно хотела сама себя задушить, между пальцев сочилась, стекая и капая на пол, ярко-красная кровь. Все вскочили, загремел опрокинутый табурет. Инга сделала пару шагов на подкашивающихся ногах, открыла рот, как будто хотела что-то сказать, но вместо слов раздался только мокрый, захлебывающийся хрип. Руки упали с горла, из раскрывшегося длинного разреза под подбородком тяжело выплеснулась струя крови, брызги полетели на стены. Инга еще раз шагнула и упала на пороге кухни, с жутким стуком ударившись лицом о паркет. Шок был таким, что сначала никто не кричал, просто замерли в ужасе, вытаращившись на мертвое тело. Кричать стали мгновением позже.

Первой завизжала Харуко, когда сначала заметила странное марево, очертанием напоминающее человеческую фигуру, дрожащее над распростертой Ингой, а потом словно бы висящий в воздухе, окровавленный осколок зеркала. Через секунду это увидели и остальные, с разноголосыми воплями бросившись в дальний угол к окну. Харуко, не переставая отчаянно визжать, пыталась втиснуться в узкую щель между стеной и древним, массивным холодильником, рядом кричала и толкалась в панике Лиля. Ксюша немного замешкалась, и ее длинные дреды вдруг вздыбились, резко вытянулись к потолку, а ноги в разноцветных носках беспомощно замелькали над полом. Она завопила, и в следующий миг зазубренный зеркальный осколок, сверкнув, полоснул ее по шее. Тело мягко упало, сложившись рядом с кухонной плитой, кровь хлынула из обрубка шеи широкой волной, подкатившейся к носкам черных туфель Альберта. Отсеченная голова, черты лица которой быстро охватывало жуткое безразличие смерти, полетела прочь, запрыгала по столам, с грохотом опрокидывая и сбивая посуду. Альберт, тоже бледный, будто покойник, ухватился за табурет и поднял его перед собою как щит, выставив вперед ножки. Он повернулся, чтобы что-то сказать – Харуко увидела его выпученные глаза, раскрывшийся искривленный от ужаса рот, но в этот момент тяжелая табуретка вырвалась у него из рук, сделала в воздухе кульбит и врезалась толстым углом сидения в череп. Раздался отчетливый треск, Альберт взмахнул руками и начал заваливаться навзничь, а табурет, двигаясь с неправдоподобной скоростью, успел догнать его и обрушиться на лицо, дробя скулы и челюсти.

Харуко, ничего не соображая от страха, все же умудрилась забраться за холодильник и пролезла до самой стены. В узкой щели замелькало окровавленное острие разбитого зеркала; Харуко, не прекращая визжать, заслонилась руками. Осколок яростно кромсал ей предплечья и кисти до самой кости, но не доставал до лица и до шеи. Натиск вдруг прекратился, но в следующую секунду огромный холодильник дрогнул, а потом отлетел, рухнув с грохотом, прокатившимся по всем этажам и перекрытиям старого дома, от чердака, где в углах затрепетала мертвая паутина, до подвала, откликнувшегося басовым гудением труб. В разные стороны побежали растревоженные тараканы. Харуко в неописуемом ужасе свернулась как черепаха, закрывая грудь и лицо; неровный треугольник окровавленного стекла взметнулся вверх, завис на мгновение, как клинок палача, а потом стремительно упал вниз, войдя в спину меж ребер, пробив тело насквозь и вонзившись в коленный сустав.

Из кухни в коридор протянулась цепочка неровных окровавленных отпечатков. Пока неведомый, хищный морок кромсал и резал Харуко, Лиля опрометью бросилась к входной двери. Засов, звякнув, мигом отлетел в сторону. Она дернула ручку – дверь оказалась закрыта на нижний замок. Лиля метнулась к ключнице, краем глаза заметив какое-то призрачное движение: кто-то приближался к ней со стороны кухни. Лиля застонала, сдернула с крючка связку ключей, нашла нужный и замерла.

В замочной скважине торчал еле заметный металлический обломок другого ключа, намертво заклинивший замок.

Ключи упали из рук. Лиля почувствовала чье-то присутствие за спиной, как будто кто-то стоял рядом с ней, совсем близко. Она нашла в себе силы обернуться: прямо перед ней сверкали серебром страшные и восхитительные глаза.

– Как красиво, – успела шепнуть Лиля. Последним, что она почувствовала и услышала, был хруст ее скручивающихся шейных позвонков.

– Эй ты.

Вика совершенно четко видела, кто стоит перед ней. Она оказалась в коридоре в тот момент, когда серебристая тень настигла Лилю у входной двери. Сначала силуэт казался немного размытым, но сейчас обрел явственный облик. Время замедлилось, окружающее стало словно прозрачным и чистым, и в этой хрустальной тиши бесконечного мига Вика видела, слышала, воспринимала предельно ясно клокотание крови в разрезанном горле, шипящий хрип, с которым воздух выходит из пробитого легкого, угасающее биение сердца, стук капель воды, ручейком бегущей через стол из опрокинутого чайника, встревоженные голоса соседей двумя этажами ниже, гитары уличных музыкантов на площади за окном; существо, стоящее напротив нее, похожее на какое-то изображение из учебника по древней истории; она сама – и ей вдруг стало совершенно понятно все про себя, все обрело смысл, объяснение, суть.

– Не сопротивляйся, сестра, – голос звучал, как будто сразу несколько человек говорили в унисон. – Так будет легче.

– Я тебе не сестра, – проговорила Вика, чувствуя, как вскипает кровь.

Она облизнула клыки.

– И я не хочу, чтобы было легко.

* * *

Троллейбус плавно отъехал от остановки на пересечении с Владимирским проспектом и неспешно покатил дальше. Ехать так, стоять в салоне и ждать, было решительно невозможно. Зоя вспомнила, что можно срезать через дворы, и закричала изо всех сил:

– Остановите! Откройте! Мне нужно выйти! Откройте!!!

Не слишком эмоционально отзывчивая петербургская публика, до того лишь незаметно косившаяся на Зою, кричавшую в трубку сестре, чтобы та заперла двери, сообразила, что дело серьезно.

– Откройте! – поднялся крик, словно среди стаи птиц, охваченной общим волнением. – Двери откройте! Девушке нужно выйти!

Кто-то застучал по стеклу кабины водителя. Троллейбус остановился, двери со вздохом раскрылись, и Зоя выскочила на проспект, едва не сшибив кого-то с ног. Перед ней была улица Марата; Зоя помчалась по тротуару, лавируя между прохожими, не хуже курьера на самокате, лихорадочно вспоминая путь, которым последний раз пробиралась до дома, наверное, лет десять назад.

Вот, кажется, нужная арка в приземистом, коричневом доме. Зоя промчалась насквозь, едва не споткнувшись на разбитом асфальте, пробежала через маленький двор, нырнула в другую арку, темную и низкую, как подземелье, с разбегу врезалась в нагромождение распухших от гнили мусорных баков, и вылетела в еще