Агнец - Светлана Скиба

уступавший ему в коррозии велосипед. Недалеко от парковки под самодельным навесом из пленки и мешковины виднелась одинокая лавчонка. Мы подошли к ней поближе, и мои глаза разбежались. Прилавок был завален всякой всячиной: сверкающими на солнце камнями разных форм и расцветок, сталагмитами, сталактитами, чучелами рыб, бледно-розовыми раковинами и засушенными водорослями. В корзине, стоявшей на земле, поблескивали ракушки: круглые, овальные, плоские и с завихрениями. Продавец в рваной камуфляжной фуражке мирно спал, устроившись на раскладном стуле за прилавком. Я дотронулась до колокольчика из ракушек, изделие тихонько звякнуло, и мужчина проснулся. Он исподлобья посмотрел на нас сонными прищуренными глазами и широко улыбнулся щербатым ртом.

Каменистый берег, местами заросший травой, в несколько крутых уступов поднимался из воды. Мы расположились в небольшой нише в скале, она создавала тень и хоть как-то защищала от жары. Водная поверхность искрилась, изобилуя солнечными зайчиками, заставляя жмуриться. Раскаленное солнце косыми лучами впадало в озеро, освещая до самого дна прозрачную, как растаявший айсберг, воду.

Влад снял с себя белое поло, джинсы, летние тряпочные кеды и, осторожно балансируя на мокрых валунах, направился к воде. В одежде он казался более худощавым и долговязым, сейчас же я вижу его подкачанную фигуру, мышцы на ногах, крепкие широкие плечи. Он спустился на несколько выступов и резко, но легко, как большая рыба, прыгнул в воду. Вспомнив Яну, которая, нырнув в это озеро, распорола себе ногу, я взволнованно смотрю на то место, где пропал Влад. Там несколько секунд шли круги, но сейчас все затихло. Не выдержав, я вскочила на ноги, уже готовая нырять в воду, как Влад показался в нескольких метрах от того места, куда прыгнул.

Он улыбнулся и помахал мне рукой, чтобы я спускалась к нему. Ну уж нет. Я не имею никакого желания нырять в бездонное озеро, испещренное острыми рифами.

Раскаленная звезда медленно совершала свой обычный променад по небу, и наше с Владом укрытие уже мало спасало от жалящего солнца. Даже когда я сняла с себя одежду, оставшись в раздельном купальнике, мне не стало легче, и когда Влад дотронулся до меня мокрой рукой и обдал прохладными брызгами, я не возражала. Растянувшись около меня, как сытый довольный кот, он закрыл глаза, позволив солнечным лучам скользить по его телу. На его груди почти совсем не было волос, кожа выглядела гладкой как шелк, только на руках и ногах кудрявились прилипшие к телу мокрые волосы. На шее у Влада блестела тоненькая золотая цепочка с тусклым, чуть искривленным православным крестиком. Этот крестик был дан ему при крещении, еще в младенчестве. Так мне сказал Влад.

Он много чего рассказывал о себе, а я слушала, не упуская ни слова. Оказывается, его отец, в честь которого его и назвали, бросил свою семью, когда Влад учился в институте. Говоря слово «отец», он поморщился, словно ему было трудно произносить его. Скорее всего, так и было. При упоминании о семнадцатилетнем брате, которому он, по сути, заменил папу, на его лице расцветала улыбка. Его звали Алекс, и у него были проблемы со сверстниками. Алекса несколько раз били в школе за его молчаливость и некую отрешенность, которые многие принимали за высокомерие и в то же время за слабость.

– Но он не слабый и уж точно не высокомерный, – сказал Влад, – просто он другой. Он всегда был такой, с самого детства, а когда отец ушел от нас, стал еще более закрытым. Тогда ему было семь лет, и после этого я не могу его растормошить.

– Может, его не нужно тормошить? – предположила я. – Все люди разные. Кто-то открыт, кто-то закрытый, как Алекс.

– Я не хочу переделывать его. Просто таким, как он, очень трудно бывает в жизни, понимаешь?

Я понимала, о чем он говорит. Удивительно, как этот человек, которого я знаю всего несколько дней, стал мне так интересен. Я хотела знать о нем все, до самых мелочей, хотела познакомиться с его братом и мамой, о которой он отзывался очень тепло.

– Она самый добрый человек на свете. Это правда, не только потому что она моя мама. – Влад рассказывал о ней с такой нежностью, с которой я никогда не говорила о своей. У нас были совсем другие отношения, официальные: она – мать, я – дочь, все ясно и понятно.

Еще я обнаружила интересную и важную деталь в своих чувствах к Владу, ранее не знакомую мне. И называется она – ревность. Когда он, по моей же просьбе, рассказал о своих прошлых отношениях, это мерзкое чувство острыми иголками кольнуло меня. Я поняла, что не хочу ни с кем его делить. Ничего подобного к Глебу я не испытывала, он даже специально пытался вызвать во мне эту самую злосчастную ревность. Но я ему объясняла, что лишена этого чувства и просто-напросто не ревнивый человек. Оказывается, я врала ему, сама того не подозревая.

– Ты счастлива? – спросил меня Влад.

– Ну не знаю… – замялась я.

– Если бы ты была счастлива, то не стала бы задумываться, а ответила бы сразу. А если задумываешься, значит, уже что-то не то.

– Ты сам вывел эту теорию?

Влад рассмеялся.

– Сама рассуди, это ведь очевидно.

– Ты знаешь, у меня бывали счастливые дни, просто нужно вспомнить. Я вот помню, как была счастлива в детстве, когда мой дедушка водил меня в парк или на пруд купаться. Тогда у него сильно болели ноги, а до речки идти километров пять, не меньше, но он шел ради того, чтобы я, малявка, поплескалась в летней воде. А еще я помню это ощущение счастья, когда моя картина заняла первое место на городском конкурсе по живописи.

– А ты сейчас не рисуешь?

– Нет, уже сто лет не брала краски в руки. Хочешь, кое-что покажу?

Влад кивает и, чуть приподнявшись на локтях, заинтригованно наблюдает, как я копошусь в своем телефоне. В запароленных папках я нахожу то, что ранее никому не показывала. Даже себе, чтобы не расстраиваться. Это фотографии моих последних картин, запечатленных мной перед тем, как отправиться в мусорный бак.

Я протягиваю телефон Владу, и он вдумчиво минут десять рассматривает моих плачущих девушек, украшенных поталью. Не знаю почему, но я всегда рисовала только женщин, и выглядели они так, словно плачут. Созданию этого эффекта способствовали нарочитые подтеки краски и пятна серебристой и золотой потали.

– Мне нравится, – наконец вынес свой вердикт Влад. – Жаль, что ты это бросила, у тебя талант.

– Другие так не считают.

– Кто эти другие?

– Мои родители.

Он громко фыркнул.

– Они ошибаются. Не позволяй никому уничтожать