Ты плоть, ты кровь моя - Джон Харви

Пам Уилсон обещала отцу, что никогда в жизни не пойдет по его стопам и не станет инспектором по делам условно-досрочно освобожденных, что бы с ней ни случилось. В детстве, наблюдая каждое утро, как он уезжает на работу около семи утра, иногда попозже, в половине восьмого, как заводит свой рахитичный «воксхолл» и потом тащится через холмы в соседнее графство, из Тодмордена в Хаддерсфилд, а вечером возвращается примерно в тот же час, волоча с собой кучу разных бумаг, Пам пришла к выводу, что никто в здравом уме никогда не выберет карьеру такого инспектора, вечно перегруженного работой, не находящей в обществе достойного признания и отнюдь не щедро оплачиваемой.

Вместе со своей лучшей подругой Джули Уокер они поклялись – когда совместно отмечали свой пятнадцатый день рождения, – что всю жизнь будут покупать одежду только прямо от дизайнеров, встречаться только с мальчиками из итальянских семей, пить только бакарди и подыщут себе такую работу, за которую будут платить достаточно, чтобы позволить себе пентхаус в центре Лидса еще до того, как им исполнится по двадцать пять. Получив степень бакалавра экономики управления, Джули была теперь – в весьма зрелом возрасте тридцати семи лет – менеджером по маркетингу во второй по товарообороту из всех компаний страны, занимающихся продажей разнообразных картофельных чипсов, с годовым доходом более семидесяти тысяч, не считая премиальных, с машиной, предоставленной в рассрочку фирмой, и роскошными апартаментами на воде, прямо на Темзе, в районе доков. Пам считала, что это было уже чересчур, когда увидела в журнале «Хелло!» фото Джули, сидящей на белой кожаной кушетке рука об руку с этим Дарреном Как-его-там, который сделал себе имя на футбольном поле стадиона «Хайбери», а потом перешел в «Уэст-Хэм юнайтед» и был счастлив, если его хоть изредка вызывали со скамейки запасных.

Сама же Пам между тем еще на первом году обучения в университете перешла на другой факультет, поменяв историю на психологию с социологией, успела поиграть с идеей сделать быструю карьеру в полиции и в итоге отбросила ее к черту, временно отступила и подалась на телевидение, в отдел по продажам рекламного времени, для работы в котором оказалась совершенно непригодной по причине неподходящего темперамента, потом девять месяцев пробыла ученицей менеджера в универсальном магазине, прежде чем подписать контракт на прохождение курса подготовки преподавателей «английского как иностранного» с целью потом преподавать его «где-нибудь, где потеплее»; потом, подцепив в Барселоне какую-то ужасную крапивницу и еще кое-что похуже, более интимного характера, совершенно без денег и полностью подавленная, вернулась домой, в свою детскую комнату, и согласилась на должность практикантки в инспекции по условно-досрочным освобождениям.

Итог был весьма впечатляющий, над чем ее папаша не уставал потешаться и издеваться. По большей части по утрам, на автостоянке в Хаддерсфилде, когда она приезжала туда следом за ним на своей заржавленной «тойоте».

И вот теперь, в возрасте тридцати семи лет, она потребляла горькое пиво вместо бакарди, ограниченные познания ее нынешнего бойфренда в итальянском не выходили за пределы «эспрессо» и «капуччино», а жила она через улицу от родителей, в узком стандартном террасном домике, в районе Хебден-Бридж. Если не считать всего этого, в чем сама она не часто готова была признаться, работа в качестве инспектора по делам условно-досрочно освобожденных приносила ей некое удовлетворение. Проблем, конечно, было предостаточно; не меньше и разочарований; и все же это приносило ей какое-то странное удовлетворение.

Пам вряд ли назначили бы инспектором к Шейну Доналду; не то чтобы у нее не хватало необходимого опыта, но, учитывая характер его преступления и историю его актов насилия в отношении женщин, предпочтение скорее всего отдали бы инспектору-мужчине. Однако за несколько месяцев до освобождения Доналда, в тот момент, когда было необходимо подготовить для него программу испытательного срока, Деннис Робсон был в отпуске по болезни, вызванной постоянными стрессами, а Терри Смит повредил себе спину, играя в бадминтон. В результате «ребеночек» оказался на руках у Пам.

В первый раз, когда они только познакомились с Доналдом, ее поразило, насколько юным он выглядит, гораздо моложе своих тридцати; она даже незаметно проверила по бумагам, когда он родился. После этого, со щетиной на щеках, которую он не брил несколько дней, вкупе с короткой стрижкой, он уже смотрелся не то чтобы старше, но явно более зрелым, более замкнутым. На вопросы Пам он отвечал почти без уверток, коротко и по делу, ворчливо, но вежливо. Вполне осознавая, что он натворил. Раскаиваясь. Серьезно намереваясь начать жизнь заново. Пам считала, что приобретенный опыт уже научил ее, кому можно верить, а в ком сразу распознавать стремление навешать лапши на уши. Но с Шейном Доналдом никакой уверенности у нее не было.

Риск. Насколько рискованным было решение о его досрочном освобождении? Это неприятное ощущение где-то внизу живота вряд ли можно было рационально объяснить, еще меньше положиться на него. Да и остальные, другие профессионалы уже все проанализировали, взвесили и решили, что в данном случае самое правильное и самое подходящее.

По дороге к общежитию для условно освобожденных и к своей третьей за нынешнее утро беседе с подопечным Пам купила кофе и пончик и решила дать себе десятиминутный отдых на парковочной площадке и еще раз просмотреть дело Доналда. Слабые успехи в учебе, отвратительная семья, сам – жертва насилия, легко поддается чужому влиянию. На суде адвокат Доналда заявил, что его клиент некоторым образом сам является жертвой, в такой же степени, в какой и та девушка, которую они с Маккернаном изнасиловали и убили. Пам не была в этом так уж уверена. В деле не имелось особых подробностей, но и без особого воображения нетрудно было заполнить все пробелы и представить, что именно Доналд со своим подельником вытворяли с этой девчонкой, которую они держали в плену; от этого у нее мурашки поползли по спине, и она в холодном ужасе оглянулась по сторонам – одна в машине, одинокая женщина, не принявшая никаких мер предосторожности, даже двери не заблокировала.

К тому времени, когда Пам подъехала к общежитию и приткнула «тойоту» на стоянке рядом с ним, она уже вновь полностью владела собой. Посмотрев в зеркальце и убедившись, что вокруг рта не осталось следов сахарной пудры от пончика, она направилась к парадной двери: рост пять футов и десять дюймов, вес почти сто пятьдесят фунтов, сильные плечи и натренированные на волейбольной площадке руки, свободно сидящий светло-серый костюм и черный свитер с высоким воротом, волосы, которые когда-то были светлыми, но с возрастом потемнели, острижены коротко, кожаная папка размером с лист бумаги формата А4 под мышкой.