В зеркале Фауста - Артур Гедеон

на колесах, если являлись епископами, судьями и другими важными лицами. Рессор еще не придумали, поэтому внутри такие первобытные кареты были щедро обложены одеялами и подушками, чтобы сеньоры по дороге не отбили себе бока и зады и по прибытии не превратились в сочные котлеты.

Все узнав про улицу Оружейников и кое-что прикупив у хозяина гостиницы, долго кланявшегося важному гостю, Неттесгейм сказал:

– Не передумал? Можешь поехать со мной, но я не настаиваю.

Герберт и впрямь еле держался на ногах.

– Прошу меня извинить, учитель, но я хочу в постель. Иначе я просто умру. А зачем я вам нужен мертвый?

– Как скажешь, мой ученик. Добрых снов.

Неттесгейм отпустил школяра ужинать и почивать, а сам направил коня по нужному адресу и скоро остановился у двухэтажного каменного дома с черепичной крышей. Он бодро спрыгнул с коня, отстегнул от седла раздутую сумку, поднялся по ступеням и громко, но сдержанно ударил кулаком в дверь три раза, затем еще три, и еще. Как и было указано в письме.

И уже скоро услышал из-за двери сухой голос:

– Кто там?

– Доброй вам ночи! Я – мастер Агриппа Неттесгейм, – ответил гость Мюнхена. – Прибыл по просьбе мэтра Антония Августина Баденского.

Ему открыл пожилой долговязый слуга с длинными седыми волосами, в сильно заношенном камзоле и изрядно стоптанных сапогах. Как видно, в этом доме жили небогато и духовную пищу предпочитали прочей.

– Доброй ночи, господин, – сказал пожилой слуга. – Хозяин ждал вас со дня на день. Сейчас я открою ворота, и вы заведете коня во двор. Прошу вас.

Через пару минут открылись ворота, и рыцарь завел коня в небольшой дворик. Слуга запер ворота, бросив широкую просмоленную доску на два крюка, перехватил у гостя узду и повел коня в сарай.

– Я накормлю его сеном, – сказал он.

– Так мэтр не спит?

– Мэтр жжет свечи, – коротко ответил слуга. – Все как обычно.

Уже скоро они вошли в дом с черного входа. Гостиная была поделена на две части широкими деревянными балками, они же проходили и по потолку. Тут стоял широкий длинный стол с шестью стульями, и был камин, выложенный грубым камнем. В нем сейчас призывно горел огонь. Как и любой гость, тем более в зимнюю пору, да еще после долгого путешествия, Неттесгейм направился именно к огню. Сонные языки пламени медленно пожирали дрова, жадно ползали по ним, зная, что добыча никуда не уйдет и можно наслаждаться ею сколько угодно. Пылали угли внизу, каждый походил на чье-то медленно сгорающее сердце, многие укрывал седой налет. Они уже свое отгорели. Все как у людей, думал гость: яркий всполох жизни – и мертвая седина в конце.

Согрев руки и растерев кулаки, Неттесгейм распрямился и заглянул на вторую половину залы. Там открывалась кухонная сторона, и она была переполнена всякой всячиной. Стояла изразцовая печь. Висели на крюках корзины с луком и чесноком, сетки с травами и прочей сушеной мелочью, стояли по полкам кувшины, большие и малые, глиняные тарелки и миски, кастрюли, висели деревянные сита, медные половники, разделочные доски и прочая кухонная утварь, что может понадобиться при готовке. Все было скромно и приспособлено для дела.

– Вас угостить вином, мастер Неттесгейм? – спросил слуга.

– О нет, это я угощу вином вашего хозяина. Не привык приходить в гости с пустыми руками, особенно когда меня зовут. А вот кубки и тарелки нам понадобятся. Надеюсь, ваш хозяин не против доброй чарки?

– О нет! – улыбнулся слуга. – Мой хозяин совсем не против доброй чарки, а то и двух. Я сейчас. Только скажу о вас.

И он ушел по скрипучей лестнице наверх. Неттесгейм решил, что рассиживаться не станет, оставит это для застольной беседы. Он обошел гостиную и остановился у одной гравюры в простенке между двух деревянных балок. Кажется, она была частью книги. Да, именно, – это был титул. И какой книги! «Молот ведьм» Генриха Крамера. Книга была написана всего тридцать лет назад, ее полное имя звучало так: «Молот ведьм, уничтожающий Ведьм и их ереси, подобно сильнейшему мечу». Внизу листа был изображен летящий Меркурий с книгой и посохом в руках, символизирующий стремительное распространение бесценного издания. Был оставлен и автограф чернилами, сделанный в правом углу листа: «Неугомонному Антонию Августину из Бадена, защитнику ведьм и прочей нечисти. Мы еще сочтемся, еретик!» Но более всего поражала подпись: «Генрикус Инститор, меч святой церкви, инквизитор». Именно так по латыни подписывался автор уже знаменитого на всю Европу издания.

Призывно скрипнула лестница. Как видно, спускался слуга.

– Он провалил свое обвинение в суде в 1485 году в Инсбруке, – услышал Неттесгейм и тотчас обернулся на хрипловатый бодрый голос. На лестнице, в полумраке, стоял маленький крепкий старичок в расстегнутом на груди камзоле, с пышной копной седых волос, причесанных на две стороны. Кажется, хозяин дома самодовольно улыбался. – Несчастные женщины, обвиненные Генрикусом Инститором, были отпущены – это я, как адвокат, убедил суд инквизиции в их невиновности. Они и впрямь были оклеветаны злыми и завистливыми соседями. А ведь их уже решили утопить живьем! После этого поражения Генрих и взялся за книгу, чтобы уже никогда не промахнуться, и прислал мне титул. Это было ровно тридцать лет назад. Доброй ночи, мастер Агриппа Неттесгейм! Рад вашему прибытию!

– И вам доброй ночи, – ответил гость. – Бесконечно рад нашему знакомству. Столько слышал о вас! А где ж ваша лаборатория, мэтр, вы же знаменитый алхимик? И как говорят, вам удалось немало.

– За это немало можно угодить и на костер по нынешним временам, мастер Неттесгейм. Каждый хочет заполучить глоток эликсира жизни, но святая церковь против. Лаборатория в подвале. А нам с вами в мой кабинет – к облакам. Идемте же наверх, – кивнул старик. – Мой слуга Эрик как раз разбирает для нас мой рабочий стол. Он завален книгами, как коридоры Александрийской библиотеки после разграбления ее вандалами. Идемте, будем говорить!

Придерживая сумку, Неттесгейм поднялся по скрипучей лестнице. Тут его и поджидал хозяин дома – старик с хитрой улыбкой и глазами мудреца. Камзол его и рубаха были расстегнуты на груди, открывая седую волосатую грудь. Но хоть и был он стар, что-то юное сквозило во всем его естестве. И в первую очередь – в сияющих по-мальчишески глазах и улыбке.

– У меня было предчувствие, мастер Неттесгейм, что вы появитесь именно в эту ночь! – Антоний Августин даже погрозил пальцем. – В эту самую ночь! Хотя ничего странного, чувство предвидения меня преследует с детства – с раннего-раннего детства. Порой это великое счастье, но порой и нестерпимая мука.

– Я освободил