Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

обветшавшие дырявые паруса корабля-призрака. Чердак напоминал то ли средневековый готический собор, оставленный навсегда разрушительному и беспощадному времени, то ли покинутый город, некогда населенный горгульями, гарпиями и летучими мышами. Кстати, следов последних, как и признаков пребывания птиц, на чердаке не обнаружилось: на мягком шлаке пола не было ни помета, ни перьев, и лишь местами виднелись цепочки полустертых человеческих следов. В переплетении балок и паутины встречались угловатые стены дымоходов, сложенных из красного кирпича и настолько широких, что на Рождество туда бы пролез не только Санта, но и все его девять оленей с санями в придачу. Дымоходов было восемь: два от каминов в холлах первого и второго этажа и в Большой гостиной; еще два, проходивших углом между стенами Большого Обеденного зала, кухни и Малой гостиной с одной стороны и Бального зала с Картинной галереей с другой; к ним же присоединялись камины Восточной и Западной башен на втором этаже. Два дымохода тянулись вверх от каминов в Верхней гостиной и Библиотеке, один – из котельной, и еще один – из того места, которое именовалось лабораторией младшего фон Зильбера. Я прикоснулся ладонью: кирпич был теплым, совсем как в тот день, когда я прислонился к этому дымоходу, едва придя в чувства. Более на чердаке ничего примечательного не оказалось, лишь местами едва заметно просвечивали отверстия в проржавшей крыше, похожие на далекие тусклые звезды, да стояла неподалеку от лестницы огромная помятая бочка, на треть заполненная черной водой, рядом с которой валялись огромные резиновые сапоги.

В подвал можно было спуститься через четыре входа: по одному в дальних концах Западного и Восточного крыла, по лестнице рядом с входными дверями и еще по одному – в Восточной и Западной башнях. Один располагался за кухней, рядом с котельной и прачечной, а другой – неподалеку от лаборатории Вольдемара, через который я и спустился вниз, в неподвижную затхлость подвала, где сам воздух как будто исчез, обратившись в тяжелые запахи мокнущей штукатурки, отсыревшей бумаги и плесени.

Судя по всему, в подвалы Усадьбы Сфинкса десятилетиями, а может быть, и веками относили все, что жаль было выбросить, но и более невозможно использовать или даже просто хранить наверху, поэтому в непроницаемой черноте запутанных переходов лишенного света подвала я брел, словно перемещаясь меж временны́ми пластами культур и эпох. Темнота, как огромный паук, испуганно отбегала от рассеянного желтоватого света моего фонаря, и среди треснувших каменных стен, мощных кирпичных колонн и сводчатых, сочащихся сыростью потолков становились видны то огромные деревянные ящики, обмотанные ржавой проволокой и с маркировкой полувековой давности, то залежи отсыревших и слипшихся картонных коробок, некогда составленные в пирамиды, а ныне развалившиеся под тяжестью веса и минувших годов, то ряды сундуков с железными уголками и нанесенными белой краской полустертыми цифрами. Что-то было обернуто толстой исцарапанной пленкой, покрытой изнутри испариной и прилипшими мертвыми пауками с тонкими длинными лапками; что-то накрыто толстой брезентовой тканью с неопрятными черными пятнами, что-то сложено или попросту брошено кое-как. Иногда все это громоздилось штабелями до самого потолка, проход между которыми становился то шире, то сужался настолько, что проходилось протискиваться сквозь груды хлама, цепляющегося за одежду, словно окостеневшие пальцы навеки погребенных в душной тьме мертвецов; иногда по бокам открывались провалы, подобные уводящим во тьму коридорам, в которых терялся луч фонаря, или распахивалось свободное пространство, похожее на пещеру, капли влаги на сводах которой поблескивали в электрических отсветах, как самоцветы. На полу кое-где скопились небольшие маслянистые лужи воды, и я заметил, что пол не земляной, как в обычных подвалах, а каменный, причем тщательно сложенный из булыжников, плотно пригнанных друг к другу и обтесанных в прямоугольник. А еще я отметил, что так же, как на чердаке не было следов птиц, в подземельях Усадьбы отсутствовали крысы и даже мыши-полевки, что для огромного, обитаемого людьми здания, стоящего среди пустоши неподалеку от леса, было более, чем удивительно.

Вероятно, большая часть того, что хранилось в подвале, являлось советским наследием научного института, несколько десятилетий работавшего в стенах Усадьбы. Во всяком случае, так мне показалось за те полтора часа, что я провел тут в своей первой вылазке, пройдя туда и обратно по прямой вдоль южного фасада между подножиями Восточной и Западной башен и осмотрев едва ли десятую часть сокрытых тьмой подземелий. Однако я с удивлением обнаружил в одном месте длинную металлическую стойку с плечиками, на которых висели старинного кроя фраки и смокинги, пышные бальные платья, старомодные макинтоши и пальто, изрядно пыльные, но сохранившиеся довольно прилично. Проходя мимо, я задел стойку плечом, и вешалки застучали, раскачиваясь, словно внутри старых костюмов и платьев загремели костями иссохшие мертвецы, призраки которых прятались от тусклого луча фонаря среди непроницаемой тьмы. С вешалкой соседствовал покрытый потеками белой плесени, но еще вполне крепкий книжный шкаф с закрытыми дверцами, за которыми на нескольких полках стояли, тесно прижавшись друг к другу, старые книги с излохмаченными, оторванными корешками и лежала невесть кем тут оставленная морская ракушка. Это место я отметил на своей схеме, чтобы вернуться: архивы и книги в связи с моей целью интересовали меня особенно, пусть даже обнаружить вдруг искомое забытым и засунутым в старый шкаф было чрезвычайно маловероятно.

Но более всего меня поразила находка в подземелье под Восточным крылом: в небольшом тупике оказались свалены в беспорядке оружие и доспехи наподобие тех, что стояли в Рыцарском зале. К стенам прислонились несколько копий и алебард, в одном углу тускло поблескивали выпуклые кирасы, в другом грудой были навалены сабли и палаши, имелся даже арбалет с металлической дугой лука, аутентичным изогнутым рычагом и толстой витой тетивой, висящий на вбитом в стену крюке вместе с рваным колчаном, из которого торчали три оперенных болта. Я не слишком большой знаток цен на подобные артефакты, но совершенно уверен, что продажа даже по самой низкой цене такого количества аутентичного воинского снаряжения почти пятисотлетней давности составила бы вполне приличную сумму, так что оставалось только дивиться, как все это не было разворовано за те годы, когда Усадьба стояла безлюдной, и еще более тому, почему все до сих пор брошено так, как есть.

Звучит как один из тех философских вопросов, на которые никогда не получишь ответа.

Но был и другой вопрос, куда более практический и приземленный, не дававший покоя моему любопытству, а может быть, интуиции. За ответом я отправился в кухню.

Приближалось время обеда, и на кухне было жарко от работающих на полную мощность конфорок и горячего вкусного