Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

пара. Пахло жареным луком и свежим хлебом, изрядный ломоть которого сидящий за столом Захар макал в топленое масло и с удовольствием отправлял в рот, наблюдая за Риммой, стремительно двигающейся между плитами и разделочным столом. Судя по всему, я появился в середине какого-то рассказа, который Захар, прожевав, продолжал с видом человека, не сомневающегося в ценности того, о чем повествует:

– …Ему однажды ружье подарили – два миллиона евро стоит! А рядом с домом у него была построена башня, высокая, ну вот как у нас тут башни, даже выше еще, и наверху – беседка, он там чай любил пить. Каждый день пил, и друзей еще приглашал, так прислуга по винтовой лестнице весь день туда и сюда с самоварами, с тарелками… Я, правда, эту башню только из-за забора видел, нас на территорию не пускали.

Римма охала и кивала, ни на секунду не прекращая движения. Она была невысокой, но ладной, и синий рабочий халат не мог скрыть того, чем одарила ее благосклонная природа. Захар задумчиво посмотрел на мелькающие перед ним обтянутые тонкой тканью упругие сильные ягодицы, повернулся, чтобы обмакнуть хлеб, встретился со мной взглядом, побагровел и вскочил, опрокинув стул. Римма обернулась на грохот и тоже увидела меня.

– Ой, Родион Александрович, напугали! Вы что же к нам? Если хотите чего-то, позвонили бы, я принесла бы сама или Сережу прислала…

– Захар, – спросил я, – почему вы не на занятиях? Что у вас сейчас, верховая езда?

– Не с моей спиной, – прокряхтел он, дряхлея у меня на глазах. – Меня Никита Гаврилович отпустили. У меня же ранение…

Он многозначительно скосил взгляд на Римму. Я знал, что никакого ранения у Захара не было: он единственный из фирсов, кто не имел реального боевого опыта, прослужил двадцать пять лет где-то в снабжении, а спину себе застудил, уснув зимой пьяным на улице.

– Вольно, – сказал я и обратился к Римме: – Подскажите, где мне найти Обиду Григорьевну?

Та сидела в столовой прислуги в окружении толстой раскрытой книги с разлинованными страницами, каких-то скомканных бумажек, чеков и калькулятора и, надев на кончик носа очки, щелкала клавишами и черкала карандашом. Обида Григорьевна вскакивать при виде меня не стала, что для прислуги было определенной вольностью, но возможно более приветливо улыбнулась и поинтересовалась:

– Господин Гронский, каким судьбами?

Я присел рядом с ней на краешек стула и улыбнулся в ответ.

– Обида Григорьевна, вот вы все знаете… – начал я.

– Ну так уж и все, – махнула она рукой, стремительно рдея от удовольствия.

– Безусловно, ведь вы столько лет работаете с Аристархом Леонидовичем и он вас так ценит! У меня есть вопрос: как вам удалось добиться того, что в подвалах нет ни крыс, ни мышей? Ни даже птиц на чердаке, насколько я мог заметить?

– Ой, у нас тут все это было! – закатила глаза Обида Григорьевна. – И крысы, и полевки, и змеи под Нижней террасой, и даже мыши летучие. Дом стоял двадцать лет почти бесхозным, только охрана жила да Леонид Иванович пару раз в год с семейством наведывался, как на дачу. Иногда гости случались, но это уж редко. Когда после его кончины Аристарх Леонидович решил в Усадьбу, так сказать, на постоянное жительство перебраться, мы сюда с мужем приехали – ахнули! И разруха, конечно, и вот живность, про которую вы спрашиваете. Все тут было. А уж с канализацией что творилось – это вообще лучше к обеду и не рассказывать. Герасим, бывало, буквально по колено, с лопатой…

– Так, а потом?..

– Ну а потом же тут был ремонт, когда решили Академию делать, приезжали несколько бригад специальных, ассенизаторы из Петербурга…

– Я про мышей и прочих, как от них удалось избавиться, да еще так, чтобы не возвращались?

– А они все сами ушли.

– Как это сами?

– Ну вот так, – она развела руками. – Буквально через пару недель, как Аристарх Леонидович сюда переехал. Мы уже и отраву закупили, и мышеловки, и дымовые шашки жечь собирались, а они раз – и все. Просто исчезли. Ни мышей не осталось, ни змей.

Она пристально посмотрела на меня через очки, потом опустила глаза и снова взялась за калькулятор и карандаш.

– Усадьба – место особое, Родион Александрович, сразу всего не расскажешь, тут пожить надо, – продолжила Обида Григорьевна, не поднимая взгляда. – Вы вот про птиц спросили, а замечали, что они даже на крышу у нас не садятся? Чайки с залива, бывало, покружат-покружат, да и улетят, но ни одна никогда не села. Вот так.

– Спасибо. Непременно за этим понаблюдаю.

Я встал и направился к двери.

– Позвольте мне поинтересоваться, – окликнула меня Обида Григорьевна, – если уж у нас такой разговор вышел. Не сочтите за дерзость, просто стало вдруг любопытно: а что это вы делали в подвалах и на чердаке?

Я подумал секунду и неожиданно решил сказать правду. Со мной такое случается изредка.

– На чердаке и в подвалах, Обида Григорьевна, я искал одну очень редкую книгу.

* * *

На субботу в Усадьбе Сфинкса был назначен большой прием – званый ужин и традиционный бал в честь осеннего равноденствия, а за день-два до него для воспитанников обыкновенно устраивалась парфорсная охота – во всяком случае, рекомендовалось это мероприятие именно так. По такому случаю завтрак в четверг перенесли на полчаса раньше, а Аристарх Леонидович был особенно красноречив, не в последнюю очередь еще и потому, что успел употребить портвейну прямо с утра, до того, как сесть за стол.

– Охота – освященная традицией привилегия знати! – сообщил он, значительно подняв палец. – До так называемой аграрной революции основу рациона питания человека составляла охотничья добыча. После того, как люди уселись на землю и стали кормиться с нее, большая часть утратила охотничий навык, а вместе с ним и право охотиться. Оно осталось лишь у правителей, военной элиты, сохранивших инстинкты хищников, на столах у которых всегда было свежее мясо, в то время как простолюдины ели зерно, будто мыши, и плодились, кстати, так же… Или траву, как скотина, впрягшись вместе с которой в плуг пахали землю, чтобы вырастить себе корм. Добытое на охоте мясо стало пищей для рыцарей и королей, а еще для тех, кто имел достаточно смелости им противостоять. Во времена моего детства была такая аудиосказка и еще мультфильм по «Бременским музыкантам», и вот там звучала фраза: «Разбойники жарили мясо и пили вино». Разбойники! Шериф Ноттингема преследовал Робина Гуда, ибо тот смел охотиться в его лесах, а крестьяне восхищались и складывали про него свои песни