Ловушка для Крика - Саша Хеллмейстер

…Спустя много лет, той страшной ночью, Вика Крейна сломали.

Он не ломался, когда в третьем классе средней школы ему обрезали волосы, сперва притопив в бассейне. Не ломался, когда лупили почём зря. Не ломался, когда мать сказала одним поздним вечером: «Это только на уик-энд, не набирай много игрушек», посадила в машину и отвезла к бабушке. Бросила там, не притормозив, хотя видела в зеркало заднего вида, что худенький долговязый мальчишка бежит что есть сил за её пикапом и кричит, задыхаясь:

– Мама!.. Мама, стой! Куда ты? Мама-а!

И вот теперь это.

«Скорая помощь» увезла Аделаиду Каллиген в больницу три недели назад, после того как шериф Палмер и его амбалы избили её до полусмерти, и Вик остался один. Он пришёл покормить мистера Мяукерса, как обычно; присел на краешек постели, посмотрел на разорённый дом, на нищенскую мебель, на перевёрнутую и разбитую медицинскую систему, за которую он заплатил бешеные деньги с самой последней армейской получки.

Он наткнулся на мину в Ираке в одном из боёв. В прессе это прозвали «Второй битвой за Тикрит», Вик считал, это был филиал ада на земле. Заминировано было всё, даже игиловцы подрывались на своих же минах. Он тогда едва не лишился ноги. Успел отскочить, сам не помня как, да и повезло. Помнил только, что из него вынули много, чертовски много осколков и что врачи сперва говорили об ампутации. Тогда не могло быть и речи о контрактной службе. Но он едва не потерял только ногу: некоторые его сослуживцы приезжали домой в цинковых гробах.

Это было трудное время. В армии он всегда при деле, там он оказался человеком значимым, ценным. На гражданке понял, что оказался списанным и отработанным материалом. Только встав на ноги, присмотрелся к реальности, которая его ужаснула: бабушка стала ещё хуже с момента их прощания. Ей нужна была операция, и быстро. Тогда Вик отдал всё, что ему заплатило за службу государство, и набрал новых долгов. Ему было некуда деваться. И он устроился работать туда, куда брали. Чёртов уборщик, разнорабочий, подручный, газонокосильщик, кем только он не был – за деньги он мог сделать всё и смотрел в землю или сквозь людей, которые ему платили, так долго, что немногие знали, как выглядят его глаза.

И вот – после благополучного врачебного вмешательства, после стольких испытаний, после всего облегчения, что они почувствовали, – одной ночью в дом вламываются легавые. Они избивают Аделаиду, самого близкого, фактически единственного родного человека, и требуют, чтобы она выдала им чёртову девчонку, которую та даже не знала!

Вик вскочил и молча хрястнул кулаком по стене. Это было так чертовски нечестно, больно и несправедливо, что у него затряслись руки. Впервые за много лет. Они так тряслись, только когда его топили в бассейне в школе. Он даже при обстрелах в Ираке не дрожал. Суки! Суки!!! Он зарычал на стену, оскалился и снова вломил ей, будто живой. У его бабули стена была не железобетонная, и доску он малость расщепил, оставил внушительную вмятину, хотя и доска его костяшки разбила, и они были в крови. В нём поднялась и заклокотала ярость, которую он давно сдерживал в себе. Тогда он заплакал и завыл от большого горя, потому что жалел себя, бабушку, Химену Вильялопес и её шестилетнего сына, пропавшего через два дня после того, как мать погибла в больнице, и ещё бедную девчонку Селию, вынужденную бежать от могил родных людей в другой город, чтобы там искать защиты и правосудия. Он их знать не знал, но жалел, как и всех стариков в резервации, окочурившихся из-за таких, как шериф, раньше срока. Вик выл и бесновался. Кот куда-то спрятался и даже не шипел. Он вспомнил всё, что узнал. Как шериф попросил учителя биологии, мистера Пайка, трусливого ублюдка, который встречался с Хименой, молчать о том, как странно та погибла, чтобы делу не дали ход. Как Селия в день отъезда из Скарборо умоляла тех школьников, которые выступили невольными свидетелями покушения на убийство, дать показания и честно рассказать в суде, что было тем днём. Когда они отказались и донесли копам, что к ним наведалась Селия (доносчицами были Дрю Браун, Кейси Кокс и Лора Чейз, но об этом знали все, и только младший Палмер отмолчался и не сказал ни да, ни нет общему решению настучать), копы похитили её племянника прямо на глазах у соседки, которая всё видела и обещала молчать. Никто тогда даже не пикнул, и Вик пока ещё не знал, что спустя два месяца мальчишку случайно найдут на границе с соседним штатом зверски убитым.

И тогда Виктор Крейн перевернул стол. Сорвал занавески. Смёл книги и остатки посуды из буфета, а сам буфет со стеклянными дверцами разворотил так, что изрезал себе руки в кровь осколками. Подлетев к платяному шкафу, пнул его так, что с антресолей посыпались на пол коробки. Тогда одна упала и раскрылась.

Тяжело дыша, Вик резко обернулся к ней и нахмурился. Из коробки на пёстрый индейский ковер выпала странная штука – старая белая маска, потрёпанная, уже совсем непрезентабельного вида. Чёрные ромбы под глазами выцвели от времени. Чёрные же губы были сомкнуты. Они посылали к дьяволу, в них никакого намёка на улыбку. Ножевидный профиль и хмурая складка бровей понравились Вику. Он притих и понял, как сильно болят его бедные разбитые руки, когда на маску с кулака капнула кровь.

Вик вздохнул раз и другой, заставляя себя постепенно успокоиться, и присел на корточки. Он открыл пошире крышку коробки. Оттуда пахло лаймовой водкой и нафталином.

В ней оказалось немного предметов. Засушенный букетик цветов, томик стихов Лонгфелло, старые тёмные очки с целёхонькими линзами, какие-то чеки, женская маскарадная маска и чёрно-белое фото. Вик стиснул его в пальцах, всматриваясь в молодые смуглые лица, кривляющиеся и улыбчивые. На одной из фотографий носатый мужчина-индеец и девушка прижались друг к другу, целуясь. Он придерживал её за подбородок, она пропустила его тёмные длинные волосы сквозь пальцы.

Это были его родители. Селена и Кит. Кит и Селена.

Вик прикрыл глаза, сглотнул и нащупал мужскую строгую маску. А потом вгляделся в чёрные глазницы и плотно сомкнутые губы.

Он бы закричал, да только ему рот тоже как будто зашили. Вот хорошее имя для него. Безмолвный крик. Вакхтерон. То, что он делает вот уже почти тридцать долбаных лет, – молчит, не в силах заорать по-настоящему.

Он уже догадывался, что за тайну прячет шериф в