Призраки Бреслау - Марек Краевский

– Noli turbare cirkolos meos.[58]– Эрика замахнулась, словно собираясь влепить пощечину, но только погладила Мока по гладко выбритой щеке.

И тут Мок понял, что вызывает в нем гнев.

«Ну и дела, – размышлял он, вышагивая рядом с Эрикой. – Надо бы спросить ее, откуда она знает эту сентенцию, училась ли она в гимназии? Впрочем, это выражение известно любому дураку и вовсе не показывает такую уж образованность или начитанность. "Я – гетера", – отвечает она на вопрос о роде занятий, понимает, что значит "в переносном смысле", цитирует Цицерона. Кто же она, эта девка, эта маленькая хитрющая потаскушка? Может, она ждет, что я стану расспрашивать ее о прошлом, родителях, братьях и сестрах, может, она хочет, чтобы ее пожалели и приласкали? Она устраивает мне испытание – ненавязчиво и мягко. Сперва ластится как мартовская кошка, а потом выдает фразы на латыни… Как они только сохранились в ее начисто опустошенной распутством голове? "Я предавалась разврату" – это ее слова. Как та калека – сразу с тремя?»

Они шли молча. Эрика с аппетитом поедала вторую булочку. Проходя мимо большого дома в форме куба, на огромных зеленых дверях которого виднелась надпись «Общество помощи потерпевшим кораблекрушение», Эрика смяла пустой пакет и небрежным движением выбросила.

– А как насчет общества помощи потерпевшим жизненное крушение? Есть такое?

«Пройдоха девка. Ей надо, чтобы я пожалел ее, увидел в ней маленькую девочку, прячущую личико в шерсти собаки-боксера».

Мок остановился перед коптильней и произнес слова, о которых впоследствии долго жалел.

– Послушай меня, Эрика. – Тон у Мока был сдержанный, но слова вылетали как бы сами по себе. – Только не воображай себя шлюхой с золотым сердцем. Их не бывает. Ты просто потаскушка. И не более того. Не надо признаний, рассказов о своем потерянном детстве, об отце-садисте и матери, которую он насиловал. Не надо побасенок про пятнадцатилетнюю сестру, сделавшую аборт. Не пытайся меня разжалобить, выжать из меня слезу. Делай свою работу и помалкивай.

– Я постараюсь, – ответила она, в глазах ни слезинки. – Так мы идем в коптильню или нет?

И, опережая Мока, Эрика направилась к импровизированному прилавку, на котором продавец в резиновом фартуке и матросской фуражке раскладывал пахнущих дымком угрей. Ее детские плечи мелко задрожали. Эберхард бросился за ней, повернул к себе и кинулся целовать, осушая слезы… Напрасный труд. Эрика и не думала плакать, она покатывалась со смеху.

– У меня было нормальное детство, меня никто не насиловал, – давилась она хохотом. – Говоря о жизненных крушениях, я имела в виду не себя, а одного мужчину…

– Не иначе как мужчину по имени Курт? Да? Скажи «да»! – кричал Мок, не обращая внимания на снисходительный взгляд моряка, говоривший: «Вот так оно и бывает с молодыми женами». – Потому-то тебе так нравится имя Курт, а? Позавчера это имя было у тебя на языке! Курт миленький, да?! Кто такой этот Курт?! Говори, черт тебя побери!

– Нет. – Эрика оборвала смех. – Этого мужчину зовут Эберхард.

8. IX.1919

Странной получилась эта конференция оккультистов, организованная профессором Шмикалем, представителем ордена Туле[59]в Бреслау. Кого только на нее не пригласили! Людвига Клагеса собственной персоной, Ланца фон Либенфельса[60]и, наконец, Вальтера Фридриха Отто! Только знаменитости не очень-то рвались в глухую силезскую провинцию. Первый прислал своего ассистента, шепелявого мужлана, прочитавшего совершенно невразумительный доклад о культе Великой Богини – Матери у пеласгов.[61]К тому же он постоянно упирал на то, что мастер Клагеса, Фридрих Ницше, находился с Magna Mater[62]в постоянной духовной связи, и это якобы привело его к мысли назвать Яхве и Иисуса узурпаторами божественности. Ко всему прочему он жестоко раскритиковал молодого англичанина Роберта Грейвса,[63]который на какой-то лекции посмел присвоить себе авторство этого определения в отношении еврейских богов. Смех, да и только! Целый доклад о том, кто первый придумал какую-то банальную дефиницию!

От ордена новых тамплиеров вместо фон Либенфельса выступил некий доктор Фриц-Йорг Нейман, предсказывавший новое явление Вотана. Его речь удостоилась аплодисментов не по причине яростных антисемитских и антихристианских нападок, а за постоянное упоминание докладчиком о поддержке концепции нового явления Вотана обер-квартирмейстером императорской армии Эрихом фон Людендорфом.[64]

Неудивительно, что после напыщенного Неймана очередная докладчица, молодая блистательная еврейка Дора Лоркин, была встречена холодно и чуть ли не с презрением. О профаны! О дураки с фамилиями, начинающимися с «фон»! О перессорившиеся кацики, не видящие дальше своего жалкого племени! Вы не в состоянии оценить подлинную мудрость! Устами этой молодой женщины с вами говорила Афина! Дора Лоркин – сторонница политеистического спиритуализма В. Ф. Отто – представила прозорливые теории своего учителя, доказывающие, что душа человеческая есть поле, на котором неустанно трудятся олимпийские боги, заключающие в себе подлинное бытие. Все прочие боги – лишь мифы. Я не привожу ее онтологических доказательств, не в них суть. Больше всего меня поразила не новая – в чем ее после доклада обвиняли, – но абсолютно адекватная концепция эриний[65]как угрызений совести.