По острым камням - Ирина Владимировна Дегтярева

Горюнов почувствовал, как сидящая с ним рядом Джанант напряглась, слишком выпрямила спину. Она, что-то начала припоминать. Это было словно в прошлой ее жизни. Ночной Эрбиль, частный дом с боевиками из Мосула. Две семьи с детьми и одна вдова погибшего боевика. Ее вроде как звали Хатима. И боевики были из России.

Тогда Джанант ездила с огромной свитой из телохранителей, важная, надменная, еще уверенная в себе и в том, что она делает. И так глупо попалась. Вся ее жизнь перевернулась.

Хатима! Именно она выдала ее. Подслушала разговор, а тогда в туалете увидела татуировки на запястье Джанант. Теперь уже Джанант не считала таким уж несчастьем свой провал, но от злости на Хатиму сжала кулаки. Да вот незадача — Хатима попала к Навазу, который взаимодействует с Захидом, а также с ЦРУ. Впрочем, еще надо выявить, так ли это?

Может, он имеет дело с «Вилаятом Хорасан» и с Захидом не с целью помочь, а напротив, внедряется в структуры халифата местного разлива, чтобы взорвать их изнутри? «Честный герой невидимого фронта», — Джанант зло усмехнулась. Тогда Наваз водит отца вокруг пальца. Однако Захида не проведешь. Тем более он информирован, в отличие от рядовых игиловцев, более чем, с помощью ЦРУ, оно наверняка снабжает его сведениями во избежание краха. Хозяева Захида не допустят, чтобы какой-то там Наваз способствовал провалу их стародавнего, надежного агента.

Джанант даже захотела увидеться снова с Хатимой и поглядеть в ее наглые глаза. А что если Хатима изначально была не простой глупенькой вдовушкой, которую ждала наверняка незавидная участь шахидки?

Горюнов видел, как по лицу Джанант, бледному, промелькнул ход мыслей, как на экране кинотеатра. Во всяком случае, Петр, успевший немного узнать девушку, понял, что Джанант осенило.

— В общем, ты поняла, в чем суть, — Горюнов поглядел в умные глаза Разии. — Ты будешь передавать информацию устно или я напишу?

— Как тебе удобно. Мне не оговаривали особо форму передачи твоих донесений.

Горюнов достал блокнот и быстро написал сообщение для Александрова, используя свой старый шифр, который был у него в ходу в последнюю командировку в Ирак. Евгений Иванович разберется. А все же посылать текст без шифра не стоит. Это была смесь арабских букв и цифр.

Разие доверяют и, более того, ей демонстрируют, что доверяют. Горюнову претило, что демонстрация эта за счет его безопасности.

Разия забрала у него записку, при этом коснувшись его руки. Горюнов постарался вспомнить, что он женат и многодетный отец. Но вспоминалось с трудом, когда на него в упор смотрели каре-зеленые глаза, и эта родинка около носа, придававшая легкую асимметрию лицу, завораживала. Он и сам не мог объяснить внезапную симпатию к Разие. Может, ее полицейская форма? Это напоминало ему Дилар. Курдянки в камуфляже, молодость, горячие камни каменоломни под Стамбулом и такая же горячая сухая земля, на которой они лежали, глядя на море, ослепляющее, как и солнце, как большие влажные глаза Дилар, как ее волосы, кудрявые, огромной копной лежавшие на ее плечах и спине.

Воспоминания порой набрасывались на него, как стая диких собак, и словно выхватывали куски мяса из его силы воли, лишая ее напрочь… От таких воспоминаний он становился вялым и впадал в какую-то особую болезненную форму задумчивости, при которой его не стоило тревожить. И окружающие чувствовали. Саша всегда чувствовала, да и Джанант поняла. Когда они покинули конспиративную квартиру и дошли до автомобиля, оставленного на соседней улице, Джанант не накинулась на него с расспросами, хотя ей хотелось обсудить состоявшуюся встречу с Разией.

Молчала она и в машине, пока они возвращались в Равалпинди, как к себе домой. Они уже успели привыкнуть к своему жилищу, которое придется в ближайшее время покинуть.

Горюнов, может, и стал бы тосковать по этому временному дому, если бы не постоянные отключения то воды, то электричества. Его задумчивость слетела с него, когда вернувшись из Исламабада, он решил принять душ, а воду выключили в самый неподходящий момент. Разве что только мыло успел смыть.

Обернув вокруг бедер полотенце он зверем выскочил из ванной комнаты и ругался по-арабски такой площадной бранью, что Джанант покраснела, затем зажала уши ладонями, чтобы не осквернять свой слух, и сообщила ему, что он «шайтан-бесстыжий». Хотя высказывание о его бесстыжести относилось, скорее, к тому, что он в одном полотенце пронесся мимо нее по комнате, устремившись в свои «апартаменты» на кухню.

* * *

Навазу не потребовались никакие парольные фразы. Он никого не боялся, облеченный властью. К тому же чувствовал стоящих за собой церэушников, они незримо присутствовали. Он ожидал Джанант с телохранителем в Равалпинди в конспиративной квартире пакистанской контрразведки.

Горюнов, испытывая легкий мандраж, подбадривал себя тем, что вскроет еще одну местную явочную квартирку. Такая информация всегда пользуется спросом у всех спецслужб мира.

Он не жаждал встречи с местным контрразведчиком. Это то же самое, что зайцу сходить в гости к волку, в надежде, что у того нет аппетита или, как в данном случае, волк не учует в нем зайца.

Однако и отпускать Джанант одну нельзя. Она боялась не меньше Горюнова. Уже находясь в Пакистане, он убедился, насколько правильно поступил, отправившись сюда вместе с ней. Джанант не справилась бы с поставленной задачей. Растерялась девушка, привыкшая к чувству власти и превосходства, особенно вдали от папаши.

Она бы наломала дров уже тогда, когда познакомилась с Разией. Этот надменный чванливый тон, высокомерный взгляд… Горюнов вечером, после встречи со связной, прочел мораль Джанант, не слишком опасаясь впасть в немилость. Он чувствовал, что их отношения прошли Рубикон, трансформировались, случилась метаморфоза. От совместных салятов и позиционной игры, когда они оба пытались пустить пыль в глаза и занять более выгодную позицию, к отношениям относительно доверительным, напоминающим отношения брата и сестры. Старшего брата и сестры. И не в контексте родства — искренности и нежности, а в смысле ревности к знакомым друг друга, легкой конкуренции, когда у каждого про запас оставались секретики, с перспективой, что однажды ночью, в темноте, один другого шепотом посвятит в святая святых.

Эта квартира не располагалась в трущобах Равалпинди, за окном не ездили повозки с осликами и не рекламировали свой товар зеленщики с передвижными ларьками со всевозможными овощами. Тут был чистый пустоватый двор, только в дальнем углу под пихтой сидела женщина на скамейке. Около нее на велосипедах катались двое детей, лет трех-пяти. Трехколесные маленькие велосипеды, новенькие недешевые, говорили о том, что двор тут не для бедноты и охраняется,