Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

в возрасте 16 лет, жертвой стала его 14-летняя сестра Татьяна, страдавшая отставанием в развитии. Перед убийством он подбил своих приятелей изнасиловать беспомощную девочку, что позволило ему свалить все на них…»

Так начинается статья о Мартыне в «Википедии» – и так заканчивается история Кровавых мальчиков. Я остался последний. Мальчик, который выжил.

После больницы мне предстояло судебное разбирательство. Прокурор требовал вкатить мне пять лет за «недопустимое превышение самообороны», упирая на то, что я не испытываю ни малейшего раскаянья. Столько и дали – условно.

Должно быть, некоторые служители закона считают, что миру не обойтись без таких, как Мартын. Или даже чувствуют глубокое внутреннее родство с ними.

Хотя в одном он прав. Раскаиваюсь я лишь в том, что не сделал этого раньше. Не потому, что мы едва не стали последними жертвами Мартына (кстати, точное их число не установлено до сих пор), не потому, что наша дочь выжила лишь чудом, а Леля больше не сможет иметь детей. Просто таких, как он, не должно быть на свете.

Кошмары до сих пор мучают меня, хотя с той октябрьской ночи прошло уже пятнадцать лет. В следующем году наша Таня заканчивает школу.

Та, в честь кого мы ее назвали, до сих пор является мне по ночам, когда я задыхаюсь во сне от ужаса. Муравьишки, великие труженики, всюду сопровождают свою королеву, неистребимые в своем извечном, упорном стремлении к жизни.

Стрижка обнимает меня крепко-крепко и шепчет: «Ничего не бойся, мальчик».

И кошмары отступают.

Оксана Ветловская

Земля медузы

И небо, и океан были цвета медицинской нержавеющей стали – именно того бесстрастно-серого, безупречно строгого оттенка, который ни с чем не спутать. Вода сдержанно поблескивала, будто привычный инструмент в опытной руке. Горизонт был ровен и тонок, как режущая кромка.

По правую сторону, вроде бы далеко, ворчали волны: небольшие и обманчиво смирные, они поджидали зазевавшихся водителей. Путь пролегал «по отливу» – то есть прямо по океанскому дну в те часы, когда вода отступала на восток, открывая у подножия скал нализанный пляж из вулканического черного песка, тяжелого, плотного, спрессованного настолько, что порой казалось, что автомобиль едет по асфальту. Иногда водитель резко выворачивал вправо, объезжая устья рек: тогда старый японский внедорожник долго шелестел шинами по мелкой воде, сильно забирая в океан, и если тут прощелкать клювом и заехать слишком далеко, то запросто можно было утопить машину в набежавшей волне. А то и самому утонуть. Это еще отец объяснял. С отцом Родион лет с семи стал ездить «по отливу» в «центр» – единственный город на острове. Прочие места людского обитания тут – небольшие поселки и военные базы посреди непроходимых лесов. Нигде больше Родион не видел настолько непролазных зарослей. Подлесок из низкого, но густого курильского бамбука превращал здешнюю чащу в сущие дебри. На северной оконечности в них водились медведи; перед поездкой Родион вычитал в Сети, что в последние годы хищники обнаглели и разбрелись по всему острову, а все потому, что много поселений теперь стояли заброшенными. Природа жадно забирала назад то, что некогда отвоевал у нее человек.

Родион помнил, что «по отливу» в поселок ездили все лето. По единственной дороге, мощенной плитами «стратегичке», можно было проехать только зимой, когда снег прочно становился, потому что по разбитым непогодой и землетрясениями бетонным глыбищам проползла бы разве что гусеничная техника. Здесь случались сильнейшие шторма, когда две бесконечности на востоке – небо и вода – темнели, сливаясь друг с другом в озверелую сизую мглу, Тихий океан бесновался, бросаясь на скалы, и тогда поселок по несколько дней бывал отрезан от мира. Именно в такой штормовой день, по семейному преданию, и появился на свет Родион. До городской больницы было ехать далеко, хотя «стратегичка» тогда была еще вполне сносной дорогой, и мать рожала его в поселковом медпункте. В те времена, в середине восьмидесятых, военный поселок был образцом чистоты и порядка: нарядные клумбы вместо вездесущего бамбука и травы по пояс, дома в свежей штукатурке, и даже белье на балконах запрещалось вешать… ну, так рассказывал отец, сам Родион все это наверняка видел, но не помнил. Его память начиналась уже только с девяностых, когда дома поселка стали стремительно пустеть: жители, военные и геологи – кто мог – покидали остров, отправлялись на «большую землю», а кто-то и вовсе прочь из огромной рассыпающейся страны.

Именно тогда уехала мать. Навсегда. И это была самая первая трещина в Родионовой биографии: такие бывают на защитном стекле телефона, вроде бы тонкие и незаметные, они неумолимо ползут дальше, лишая стекло прочности. Мать не то чтобы не любила сына – просто ей, восемнадцатилетней девчонкой выскочившей за летчика, поехавшей за ним на край света, слишком быстро наскучил замкнутый мирок поселка, где танцы в офицерском клубе были целым событием, даже вынести мусор было событием, ради прогулки с мусорным ведром офицерские жены наряжались как на праздник. И мимоходом родившийся ребенок ей быстро наскучил тоже. «Смысл, – слово, которое часто повторяла она. – Тут ни в чем нет смысла». Однажды она уехала погостить к родителям на материк и просто не вернулась.

– Смысл ей… Да в одном он: бабы – курвы, – высказался по этому поводу отец.

Внешне безразличный, он долго курил в настежь открытое окно. Потом чертыхнулся: сигарета выпала из прыгающих пальцев, тюкнула по карнизу. Пятилетний Родион повторил про себя: «Смысл». По звучанию слово было скользкое, как брусок мыла, и суть его тоже ускользала.

…Костя, молодой журналист, потребовал остановить машину и, шлепая по оставшимся с отлива лужам, побежал снимать черные скалы и серый океан, на ходу переоснащая объективом свою крупнокалиберную зеркалку. Лет на десять младше Родиона, Костя, вчерашний студент-выпускник, ходячий набор штампов относительно успешной молодежи – хипстер, блогер, сотрудник крупного новостного интернет-портала, дрищ с копной высветленных по моде волос, он познакомился с Родионом на волне скандала вокруг его клиники, прознал, откуда тот родом, и уговорил поехать с ним в это путешествие. Быть кем-то вроде гида. Костя мечтал отснять «хайповый» материал о какой-нибудь «жопе мира».

– Чтоб я про свою малую родину такого больше от тебя не слышал, – буркнул Родион.

Подумал и согласился. Что угодно было лучше, чем сидеть в пустой квартире и пить в одиночестве. Родион вполне осознавал, что у него есть все шансы превратиться в тихого алкоголика. К сожалению, это было наследственное.

Много лет после отъезда матери отец держался. Он служил в штабе вертолетного полка и каждое утро отправлялся пешком в расположение неподалеку. Остров считался наиболее вероятным местом высадки возможного противника: спорная территория, южнее – Япония, за