Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

– Почему дымит?

– Да пар это. Там, внизу, горячий источник образовался. Вы туда к краю не ходите – провалиться можно. Сваритесь вкрутую. К тому же пар ядовитый какой-то. Там еще газы подземные выходят.

– Ну ни фига себе! И даже забором не обнесли! – азартно восхитился Костя. Родион чуть не поморщился.

– Стройматериалы тут на вес золота, – сухо заметил водитель и остановил машину. – Ну все, приехали. Дольше трех дней торчать тут не советую. В конце недели обещают сильный шторм. Застрять можете надолго. Я пережду прилив и вечером уеду, до темноты должен успеть. Если через три дня попутку не найдете – звоните, заберу. Такса та же.

– А разве вы не тут живете? – спросил Костя, выгружая рюкзаки.

– Жил раньше. Уехал после землетрясения. Вот скажите, у вас есть цель в жизни?

– Конечно. Репортажи хочу крутые делать.

Родион промолчал. Любые цели у него остались в прошлом. Его будущее было так же бессмысленно, как у заброшенных зданий поселка.

– И у меня есть, – сказал водитель. – Жена вот, да дочка скоро замуж выйдет. Внуков хочу нянчить. Дом свой хочу построить. А это место не любит тех, у кого в жизни есть смысл.

«Смысл». Снова это отвратительное слово. Еще год назад в жизни Родиона вроде как было полно смысла, да теперь он весь слился.

– Зря вас черт сюда понес, – вдруг в сердцах сказал водитель. – Тут и раньше все было как после атомной войны, а сейчас так вообще… В «заброшки» не суйтесь. Там, говорят, опасно.

– Отчего? – спросил Родион. – Все детство в них с пацанами шастал.

– Ну как хотите, – водитель только рукой махнул.

Проснулся Родион от тишины. После многолетней привычки к шуму мегаполиса – даже в тихом квартале престижных новостроек круглые сутки был слышен отдаленный гул автострады – тишина казалась неестественной, будто в комнате со звукоизоляционными стенами или будто вдруг лишился слуха. Засыпал Родион под ютубовское бормотание с Костиного телефона, то и дело подвисавшее, – против ожидания, связь здесь была, пробивался даже плохонький мобильный Интернет – а теперь, с пробуждением, тишина ударила по ушам, будто две огромные ладони.

Родион подошел к окну. Вид, знакомый едва ли не на ощупь. Все детство он видел из окон разные вариации этой картины. Череда редко поставленных приземистых трехэтажек, дальние – «заброшки». Между домами – сколоченные из чего попало либо сделанные из пустых цистерн сарайчики-времянки, жилища на периоды землетрясений, кладовки во все остальное время. Разнотравье с островками курильского бамбука, искореженные ветрами плохо прижившиеся деревца, посаженные еще при основании поселка. Туман. Деревянные рамы сочили сырость: пластиковые здесь были роскошью. Приютил Родиона и Костю сослуживец отца, одинокий и нищий военный пенсионер. Оказалось, он уже с утра напивается на кухне – в точности как отец в последние годы жизни. Молчаливый, безразличный, с больной распухшей ногой, на которую он прямо сквозь штанину без конца прикладывал компрессы из той же водки. Родион только молча поглядел на это дело и подумал, что ему самому въевшаяся в каждую жилу Москва уже не дала бы тут выжить. Он бы даже не пил – он бы тут просто повесился.

А Москва когда-то встретила его с распростертыми объятиями. Ему прочили будущее блестящего хирурга, и когда Родион ушел в пластическую хирургию – прежде всего потому, что в этой области гарантированно водились деньги, – кое-кто из сокурсников, да и учителей, исплевался ядом: мол, променял талант на шелест купюр. Вместо того чтобы спасать жизни, взялся «перекраивать огребальники скучающим бабам». Объективно, это было не совсем так: все же часть пластических операций делается по медицинским показаниям, да и простая «блажь» порой действительно меняет жизнь человека к лучшему, избавляя от давнего комплекса. Но Родион не спорил. Он был доволен собой. Мечтал вырваться из захолустья и нищеты – и сделал это. Знал бы заранее, куда его приведет пластическая хирургия, так лучше бы все эти годы в государственной больнице челюстно-лицевым хирургом работал. Может, и заговорил бы, задобрил как-то, зацементировал незримую трещину.

Но тогда он о подобном вовсе не думал. Он прославился как молодой, но отличный специалист по ринопластике – изменению формы носа. Сложная, тонкая работа, успешно практикующих по всей стране знают поименно. Дорогая частная клиника, богатые и, что важно, довольные результатом клиенты, отличный заработок. Успех не ударил Родиону в голову, он аккуратно обращался с деньгами и еще более бережно – со своей личной жизнью, хотя на него, эффектного шатена фотогеничной наружности, находилось много охотниц. Долго выбирал, вдумчиво приглядывался, нашел свою красавицу Наташку, не пустоголовую малолетку, а умницу и ровесницу, терпеливо ухаживал. Он мечтал обо всем том, чего не было у его отца – не только о достатке, но прежде всего о крепкой счастливой семье. Все вроде бы складывалось. До поры.

…Экскурсия по родному поселку заняла от силы три часа. Родион шел по влажным от моросящего дождя плитам «централки», в которых он знал когда-то каждую трещину (новых изрядно прибавилось), и монотонно говорил Косте:

– Жилой дом. Этот тоже жилой… наполовину. А тут когда-то жил только один мужик, бывший военный… надо же, окна на месте, значит, до сих пор живет. А это «заброшка». Вот еще «заброшка»… после землетрясения в середине девяностых ее хотели взорвать как аварийную. Взрывали-взрывали, а она до сих пор стоит. А вон ворота военной части. Закрыты, странно. В Интернете написано, что она уже несколько лет как расформирована. А вот тут, в бывшей казарме, школа, здесь я учился.

Костя то и дело отбегал в сторону в поисках наиболее удачного кадра. Выбирал, разумеется, наиболее шокирующие и унылые вещи, способные гарантированно вогнать интеллигентную аудиторию его интернет-портала в состояние праведного негодования и в общий депрессивно-философский настрой, выражающийся в бесконечном муссировании темы на «Фейсбуке». Бетонные блоки и торчащие куски ржавой проволоки рядом с детской площадкой, безобразно замусоренные подъезды, истрепанный выцветший флаг у войсковой части на фоне туманной мглы (тут из будки у КПП внезапно вышел военный – значит, часть все-таки еще существовала – и потребовал от Кости удалить несколько кадров с фотоаппарата, отчего Родион почувствовал легкое злорадство).

– А вот это мой дом, – вырвалось у Родиона под конец экскурсии. Сам того не осознавая, он устроил так, чтобы под финал прогулки прийти сюда. Домой.

Обшарпанная трехэтажка с разномастными окнами и развешанным на балконах волглым бельем (что у них тут сохнет в такую хмарь?), казалось, смотрела на Родиона с укором. Он не удержался, зашел в подъезд. Второй этаж. Все очень маленькое, тесное, до ужаса грязное. Соседняя квартира, судя по крепкой крашеной двери, была жилой, а вот его с отцом – стояла заброшенная, дверь сняли вместе с косяками и, кажется,