Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

– Ууууууу…. – Голос завывал на мучительно-высокой, исполненной страдания ноте. Он все сильнее был похож…

Сашу затрясло. Он уговаривал себя не заглядывать под простыню. Просто не стоит этого делать. Нужно уйти, пока то, что там сидит, не подняло края.

Потому что голос был похож на Катин.

– Милая? – Саша оказался за спиной кровавого обитателя подвала. Существо обернулось. Ткань туго охватила скулы и нос. Словно маска монстра на иллюстрации из рассказа ужасов.

Оно произнесло его имя. Осязая теплую липкость, Саша взялся за краешек. Мокрая материя со звуком отдираемой от раны корки обнажила то, что скрывала под собой.

Саше почудилось, будто мотор стиральной машины зазвучал по-иному. Механическое жужжание на секунду превратилось в издевательский неживой смех.

Первым, что он увидел, оказались две желто-красные, покрытые прожилками дыни, состоявшие из мелких, похожих на икру, шариков жира. На одной все еще висел сосок, напоминающий коричневое бобовое зернышко.

Это были Катины груди. Они, раньше вызывавшие интерес и возбуждение, без кожи словно приглашали взглянувшего лишиться чувств. Жуткие бугорки вздымались и опускались в такт дыханию.

Кровавое полотно сползло.

То, что пряталось под ним, напоминало анатомическое пособие. Оно и было анатомическим пособием, в котором вместо затвердевших химикатов все еще текла кровь.

Сизые мышцы влажно блестели, покрытые мутной полупрозрачной пленкой. Существо из-под простыни походило на плетеную куклу. Огромную, пульсирующую черными венами, сплетенную из мясных веревок марионетку. Там, где раньше были аппетитные женские округлости, торчали блестящие пласты желтого жира.

– Любимый, – произнесло нечто из фильма ужасов. Оно безостановочно постанывало.

На правой руке существа поблескивало обручальное кольцо. То самое, которое следовало отнести в мастерскую и расширить, потому что после родов снимать его без крема у Кати не получалось.

Из-под золотого кругляша на пальце высовывался крохотный поясок криво срезанной кожи.

Саша услышал свой крик и почувствовал, как содержимое желудка выходит обратно через горло.

Лишенные век глазные яблоки невидяще двигались. Кровь загустела на них, словно клубничное варенье на шариках мороженого.

– Это не она, – Саша почти молился. Такого не может быть. Это сон. Кошмар.

Кошмар растянул мимические мышцы в оскале слабой улыбки и произнес Катиным голосом:

– Посмотри… еще долго… стирать? – С подбородка потекла густая бордовая струйка.

Саша почувствовал предательскую легкость. Сознание отказывалось участвовать в безумном спектакле и собиралось уйти по-английски.

– Не бойся, любимый. – Плетеная кукла вяло пыталась его коснуться. От нее отвалилось что-то маленькое, осклизлое, со шлепком прилипшее к Сашиной туфле. – Я теперь буду чистой. Чище, чем всегда… Я никогда еще не была такой чистой, какой скоро буду.

«Здесь что-то произошло, – думал Саша, – что-то страшное, и я не хочу знать что. Нужно вызвать скорую. Но сначала узнать, где Женечка. И не потерять сознание, чтобы не поскользнуться и не упасть на… На нее».

Но ни номера скорой, ни что-либо еще он вспомнить не мог. Пожалуй, он даже не сориентировался бы, как выбраться из подвала.

– Я буду чистой, любимый. – Она поскуливала через слово. – И тогда, может быть, он вернет его нам.

– Кто вернет? Кого?

Кто-то чужой сказал это. Саша не узнал свой голос, высокий, тонкий, подростковый. Он мог не спрашивать, потому что и так знал ответ.

В подвале произошло нечто кошмарное. Не только с женой, но и с сыном.

– Женечку. – Кровавая кукла закашлялась. Саша с ужасом почувствовал на лице липкие капли.

– Где он? – Тревога о сыне отчасти вытащила его из преддверия обморока. В воображении родилась безумная картинка: Катя протягивает ему ободранное, шевелящееся тельце.

Он тяжело задышал. Липкий, пахнущий кровью и стиркой туман забивал легкие.

– Наш мальчик там. Я сделала кое-что очень плохое. Я не хотела. Но все еще можно исправить. – Катя отвернулась, невидяще уставившись на стиральную машинку. – Он вернет его. Обязательно вернет. Но я должна быть чистой. Посмотри, сколько осталось стирать?

Саша наконец-то обратил внимание на стиралку. Она бесстрастно гудела, что-то прополаскивая.

Машинка словно ждала, когда на нее обратят внимание. Едва это произошло – включился отжим. Аппарат затрясся. Табло светилось, показывая последние минуты обратного отсчета.

А еще машинка не была подключена к розетке. Провод с бесполезным заземлением, которое Саша до сих пор не сделал, валялся на полу. Стержни вилки, словно крошечные чертовы рожки, насмешливо тыкались в людей.

Стиралка отжимала. Гул походил на дьявольский хохот, будто склоняющий к выбору – бежать или остаться.

– Уже сейчас. Сейчас. – Безкожая кукла пыталась встать, но боль не позволила. Вскрикнув, Катя оцепенела.

«Я знаю, что там находится. Господи, а ведь я знаю, что там внутри», – Саша оторопело смотрел в центрифугу, где расставалось с каплями крови и воды нечто, напоминающее белый водолазный костюм.

Вращение прекратилось. Сквозь стекло пустыми глазами пялилось растянутое лицо. Оно было надорвано до уха, на котором, словно нитки на катушку, намотались мокрые Катины волосы.

Что-то толкнуло дверцу изнутри. Стиралка распахнулась.

«Там нет сына. Слава богу, там нет сына», – подумал Саша, предпочитая не углубляться в мысли о том, где может быть Женечка.

Будто подбадривая, стиралка мигнула зеленой точкой индикатора «окончание стирки».

Оставляя кровавый след, Катя поползла к машинке, но не смогла до нее добраться. Подвал заполонили вопли. Тем не менее она схватила свою кожу, наполовину вытащив ее наружу.

Послышался треск. Что-то зацепилось. Ничего не видя залепленными кровью глазами, Катя вслепую попробовала натянуть лицо. Крики метались, отскакивая от мокрых стен и вонзаясь в барабанные перепонки стеклянными осколками боли.

Внезапно запоздало пропищала бодрая мелодия, возвещающая окончание стирки.

На миг Саша подумал, что все еще можно исправить. Кожа, благодаря неведомой жуткой силе, содравшей ее прежде, теперь прирастет обратно. Катя будет прежней, а не этим красным монстром.

Он увидел лицо, растянутое по пульсирующему венами черепу, и понял, что этого никогда не случится.

«Уходить, – думал Саша, – развернуться и выйти из дома. У меня два варианта. Либо уйти, либо остаться с ней и убить… Как покалеченную кошку. Господи! Я пойду к ментам. Я не буду звонить, лучше пойду. Но сначала нужно найти Женечку…»

Он не успел додумать. Катя, смахнувшая сукровицу с глаз, смотрела на него. Это походило на взгляд черепа с глазными яблоками из какого-то диснеевского мультфильма. Ее лицо топорщилось на голове уродливой, хеллоуинской маской. Губы пенились, источая красные пузыри.

Она что-то хотела. Саша понял, что не успеет уйти.

– Любимый мой! – Слова были четкими и звонкими. Словно ножевые лезвия, заостренные точильным бруском боли. Кривляясь от муки, она протянула руку, коснувшись мужниной ладони. Ее пальцы были горячими и скользкими.

«Только не говори мне ничего, прошу тебя, только не говори», – мысленно взмолился Саша. Сознание опять