Гилгул - Иван Сербин

— Всех, мой господин… Кого? — дрогнувшим голосом переспросил Авесса.

— Всех! Всех горожан, до единого! Всех!!! А потом мы пройдем через все царство Аммонитянское и уничтожим все колено Лотово. До последнего человека! Никто не должен остаться в живых! Вы поняли меня?

— Да, мой господин, — склонил голову Авесса.

— Ступай.

— Мой господин, Царь! — прозвучало от двери. Дэефет обернулся. На пороге притвора стоял письмоносец. Его латы были покрыты пылью. На усталом лице сияла улыбка.

— Мой господин. Я спешил к тебе с доброй вестью!

— Говори!

— У тебя родился сын! Мгновение Дэефет молчал, а затем улыбнулся.

— Ты был прав, пророк, — прошептал Царь Иегудейский. — Я жив, Раббат пал. Гилгул умер не на Святой земле, но это можно исправить. Мы уничтожим весь род аммонитянский и с ним прямого потомка Гончего. И, как ты и говорил, у меня родился сын. — Он подумал секунду и закончил: — Я назову его Иедидиа Соломон! Слышите? — Он обернулся к подданным, и те послушно склонили головы. — Его будут звать Соломон, и это имя останется в веках!»

«И собрал Дэефет весь народ, и пошел к Раббату, и воевал против нее, и взял ее. И взял Дэефет венец царя их с головы его… и возложил его Дэефет на свою голову, и добычи из города вынес очень много. А народ, бывший в нем, он вывел, и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами Аммонитскими».[14]

* * *

Саша проснулся от того, что кто-то тронул его за плечо. Он едва смог раскрыть заплывшие глаза и сморщился от тупой ноющей боли в сломанной переносице.

— Эк тебя, браток, — покачал головой стоящий рядом дворник. — Менты, да?

— Мент, — ответил Саша, с трудом шевеля распухшими, как вареники, губами. — Один.

— Волчина, — то ли констатировал, то ли спросил дворник.

— Да, — согласился Саша.

— Ну что, — деловито оглянулся дворник, оправляя сине-оранжевую тужурку. — Скинемся, что ли? Я сбегаю. Саша порылся в кармане, вытащил на ощупь пару бумажек, не глядя протянул дворнику и снова закрыл глаза и откинул голову на спинку скамейки. Так было легче. Меньше чувствовалась боль. Странно, но сон не поверг его в ужас. Смерть Аннона Саша воспринял спокойно, едва ли не равнодушно. Как, собственно, и сам Аннон. Впрочем, это было очередное проявление шизофрении. Стоит ли беспокоиться по поводу бреда? Дворник вернулся быстро. Наверное, он был чемпионом мира по бегу среди муниципальных работников. Из кармана у него торчали горлышки двух бутылок «Московской», по семьсот пятьдесят каждая. В широкой лапище он держал пару пластиковых стаканчиков и банку маринованных огурцов.

— Во, — довольно сообщил дворник, — еще и на закуску хватило. Интеллигентно пить будем… — Он побулькал над Сашиным стаканом, налив почти до краев, сказал жалостливо: — Держи, браток, поправься. Этот не в счет. Давай. Пока Саша, давясь, пил водку, он ловко вскрыл банку с огурцами и услужливо поднес собутыльнику под самый сломанный нос.

— Закуси, браток. Водка «пошла» на удивление легко и ладно, словно Саша практиковался в этом деле по три раза на дню. От непомерной дозы перехватило дыхание, но поморщиться не получилось. Лицо было огромным и мягким, словно подушка, и сминаться не желало. Задохнувшись, Саша схватил пупырчатый маринованный огурчик, затолкал его между варениками губ и захрустел, постанывая от боли. Огурец оказался теплым. В общем, «пошел» он куда хуже водки. Дворник ласково вытащил из кармана пачку «Астры», протянул:

— Закуривай, браток. Водка и сигарета — первое дело. Меня, знаешь, сколько раз били? — Он махнул рукой, и Саша понял, что дворника били часто, долго и со вкусом. — А домой пришел, выпил, покурил, и все как рукой сняло. Саша закурил, закашлялся. Серебряный ватный туман приятно шибанул в голову. Боль огрызнулась последний раз и отступила. Мир покачнулся, но подобрел. Не так уж, как выяснилось, все плохо. Помимо злого Кости жил в нем еще этот вот дворник. Добряк и умница. Значит, не потерян мир. Его еще можно спасти.

— Ну что? — Дворник подсел на интеллигентной дистанции, поставил на лавочку стаканы, разлил по половинке. — Давай по первой? Они выпили «по первой», закусили огурцами, перекурили. На пустой желудок Сашу здорово зацепило. Он масляно посмотрел на дворника сквозь заплывшие веки, спросил:

— У тебя нож есть? Тот озадаченно сдвинул кепку на лоб, почесал в затылке, поинтересовался:

— Зачем?

— Да, понимаешь… Саша принялся сбивчиво рассказывать свою историю, время от времени прерываемую восхищенным: «Во, гады», «Давай по…» и «Ты закуривай, закуривай». К концу истории Саша уже чувствовал себя слегка одеревеневшим. Собственно, успели они выпить полторы бутылки, что для него превышало все мыслимые дозы, но… черт возьми, не считая странной гудящей немоты в теле, чувствовал он себя гораздо лучше. Дворник же и вовсе выглядел почти трезвым. Обдумав рассказ собутыльника, он тряхнул массивной головой и сказал:

— Да. За такое в порядочном обществе, конечно, бьют по морде. Но нож… Это ты зря. Сядешь, кому легче-то станет? Ангел-то твой небось не сядет.

— Ммм… — Саша потряс пальцем. — Он сядет, если нужно. Он, знаешь, какой у меня? Вот такой, — и оттопырил большой палец. — Да он, если хочешь знать, за меня и в огонь… и в… это самое, как его… и в огонь. Вот он у меня какой.

— А, — дворник махнул рукой. — Они все такие поначалу. Пока до дела не дошло. А как дойдет — сразу в кусты. Вот мой… Где он? Нету его. Ушел, наверное. Бросил. В самый ответственный момент бросил. — Дворник подумал, налил по очередной, добавил: — Правда, мы с ним никогда и не разговаривали. Я его вообще не видел. Даже не знаю, был ли он у меня. Ангел.

— Был, был, — утешил Саша с видом знатока. — Они у всех есть, пока веришь. А как перестал верить — считай, все. Началось. Под машины там, ну и всякое такое… На его лицо упала тень. Саша нетрезво задрал голову. Над ним стоял Леонид Юрьевич и, поджав губы, разглядывал избитого, пьяного Сашу.

— Нажрался? — спросил он неприязненно. — Тоже мне, Гончий.

— Это… тот самый, да? — громким шепотом спросил дворник. — Ангел? Саша отрицательно покачал головой:

— Нет. Этот — злой. Для него я нож и просил.

— Вставай, пошли домой. — Леонид Юрьевич наклонился, схватил Сашу за воротник, легко, рывком, поставил на ноги. Дворник попытался было вступиться, но тот вытянул руку, едва не коснувшись ухоженным пальцем обширной сине-оранжевой груди, скомандовал негромко: — Сидеть. — Дворник послушно плюхнулся на лавку. — Ты хоть на ногах держаться можешь? — спросил Леонид Юрьевич Сашу. Тот пьяно мотнул головой, поинтересовался, бессмысленно кривя распухшие губы:

— Убивать будешь? Ну, давай! Убивай! — и если не рванул на груди рубашку, то только потому, что не нашел. Пальцы потеряли чувствительность.