Повести и рассказы - Джо Р. Лансдейл

все узкоглазые обдумали всё хорошенько. Он хочет, чтобы они загрузили своё барахло в лодки и отчалили на свою узкоглазую родину. Или так, или пусть платят процент, как все остальные. Если он позволит узкоглазым избежать наказания, то все захотят избежать наказания.

Они припарковались у обочины. Вниз по улице была школа. Келли посмотрел на часы.

— Может, лучше если бы это был ниггер, — произнёс Боуэр.

— Узкоглазый, ниггер, какая разница?

Они услышали, как зазвенел звонок. Через пять минут они увидели, как дети выходят на обочину к припаркованным там автобусам. Несколько детей шли по тротуару в их направлении. Одна из них — вьетнамская девочка лет восьми. Левая сторона лица была покрыта шрамами.

— А они меня не запомнят? — спросил Боуэр.

— Дети? Не-а. Тебя тут никто не знает. Избавишься от этого элвисовского видочка, и всё будет отлично.

— Как-то это неправильно, перед всеми этими детьми. Я думал, мы её отца должны отмудохать.

— Тебе никто не платит за то, чтобы ты думал, Элвис. Делай, что положено. Я должен это сделать, а если ты не будешь, то пожалеешь.

Боуэр раскрыл свой многоцелевой нож и вылез из машины. Он прижал нож к ноге, прошёл вперёд и опёрся на капот. Когда вьетнамская девочка сравнялась с ним, он проговорил:

— Эй, девочка, подойди-ка на минутку, — И продолжил с хрипотцой. — Элвис хочет тебе кое-что показать…

Перевод: Иван Миронов

Телефонная женщина

Joe R. Lansdale. "The Phone Woman", 1991

Вступление к дневнику.

Памятная неделька…

После того как мои строчки покроют твои белые страницы, ты, мой бумажный дружок, будешь в большей безопасности. Не только под замком, но еще и в тайнике. Если б мне хватало мозгов (иногда я думаю, что хватает), я бы вообще не стал об этом писать. Сам знаю — не надо доверять такое бумаге, но меня что-то толкает.

Побуждение. Черт знает, откуда оно является и порабощает всех нас. Мы надеваем костюм на примитивную часть нашего мозга, повязываем галстук, нахлобучиваем шляпу и называем это манерами и цивилизацией, но в конечном итоге — это всего лишь костюм, галстук и шляпа. Примитивный мозг таким и остается, но он побуждает, пульсирует в тех же темных ритмах, какие управляли нашими менее цивилизованными предками, а еще раньше — первичной слизью или тиной, из которой развилась жизнь. Простые, варварские ритмы секса, смерти и разрушения.

Нервы призывают нас прикоснуться к жизни и вкусить ее, и без наших одежек цивилизации мы можем это сделать немедленно. Можем взять все, что нужно, если хватает мускулов и воли. Но все наши позывы задрапированы в кружева цивилизации; мы вынуждены действовать опосредованно, с оглядкой, и через какое-то время нам этого становится мало. Управлять своими импульсами таким образом — все равно что поручить другому поесть за вас. Ни вкуса, ни ощущения, ни питательных веществ. Жалкое занятие.

Переставая отвечать на запросы примитивной части нашего мозга, переставая удовлетворять побудительные импульсы, пытаясь вместо этого получить необходимое из книг, фильмов и жизней более смелых и авантюрных людей, мы перестаем жить. Засыхаем. Скучаем от самих себя и других. Мы умираем. И радуемся этому.

И что прикажешь делать, а?

Утро 17 июня, о событиях 10–17 числа.

Несколько дней не писал, поэтому расскажу о произошедшем. Все началось неделю назад.

Утром я проснулся, что называется, не на той стороне кровати. Такое бывало. Вот и в этот раз меня с первых же минут охватило недовольство. Я был сердит на жену, а за что — уже и не помнил. Но она помнила, и мы начали переругиваться, идя по коридору в кухню. Там нас уже ждал пес. Его порода — сибирская лайка, но жена всегда зовет его сибаритской лайкой. Пес изнежен, будто вырос где-нибудь в богатом пригороде, хотя поиск сходства между тем местом, где мы живем, и богатым пригородом требует изрядной доли фантазии.

Пес встретил нас у самой двери, весело махая хвостом. У такой приветливости всего две причины: либо он рад нас видеть, либо он нашкодил и чувствует себя виноватым.

Было из-за чего чувствовать себя виноватым. На полу, возле кухонного стола, возвышалась груда собачьего дерьма. Я говорю не об отдельной «колбаске», что вывалилась у него из задницы в память о щенячьем детстве. И не о том, когда вдруг случайно прихватит его собачий живот и не дотерпеть до улицы. И даже не о том, когда однажды пес выдал штук семь «бананчиков» того же свойства. Я говорю о сертифицированном, первосортном, достойном всяческих премий и призов ДЕРЬМЕ. Этим дерьмом можно было бы набить кузов грузовика, вывезти на лужайку, свалить там, дать высохнуть и построить из него сарай для инструментов и зимнего проживания какого-нибудь не менее шкодливого кота.

Неподалеку от «полезного ископаемого» раскинулось озеро мочи, достаточно широкое и глубокое для проведения соревнований по гребле.

Я представил шляпу и шлепанцы из шкуры сибирской лайки. Шкура сгодилась бы и на декоративный коврик для спальни. И ожерелье из собачьих зубов тоже неплохо бы смотрелось на шее. А еще можно вырезать улыбку прямо с его морды и вставить в рамку.

Однако собаколюб во мне одержал верх, и я просто выгнал пса из дома в его уличный загончик. Пусть остынет и подумает о содеянном. Затем я целых полчаса отскребал и отмывал с пола следы его жизнедеятельности, а жена все это время удерживала нашего двухлетнего сына Кевина (он же — Плод Моих Чресл), норовившего залезть в собачье дерьмо.

Да, о Великая Белая Страница Дневника, он уже проснулся. И так всегда. Во времена величайшей напряженки, во времена, когда особенно остро хочется о чем-то подумать, просто посидеть в одиночестве или вникнуть в сюжет давнишнего итальянского фильма «Старуха», который показывают утром, появляется наше чадо. И тогда кажется, что тебя запихнули внутрь муравейника, где все муравьи разом ползают по тебе и нещадно жалят. К тому времени, когда я ликвидировал бедлам на кухне, наступила пора завтрака. Думаю, ты меня поймешь, дорогой дневник, что в то утро я не хотел ничего даже отдаленно напоминающего собачьи экскременты. Например, сосиски.

Мы с Джанет ели, надеясь, что в кухне все-таки пахнет дезинфицирующим средством, а не дерьмом, пробивающимся сквозь запах дезинфицирующего средства. Одновременно мы наблюдали за насыщением нашего малыша. Кевин успел немыслимое число раз пролить молоко, раскрошить еду по столу и угостить ею стол. Слово за слово мы вернулись к начатой перебранке, усугубленной собачьим сюрпризом. На затяжные ссоры нас не