Да родится искра - narsyy

Окружающие тоже невольно прониклись и стали утирать щеки. Не отнимала рук от платка и Аммия, что последовала примеру Харси, тоже подошла к бедной старухе и обняла ее сердечно, будто родную мать.

На том требы кончились. Зал скоро опустел. В кое-то веке Харси изменил своему упрямству и сделал правильный выбор.

В предвечерние часы, когда солнце теряло силу и клонилось к закату — навстречу окутанным призрачной дымкой горам, первый советник любил с флягой медолюта приходить к могиле безымянного рыцаря в старгороде.

Когда-то население Искорки было так велико, что домики лепились друг к другу густо-густо, и едва выйдя за собственный порог, ты оказывался у соседского частокола. Но напасти плодились, как грибы после дождя, и с годами людей становилось все меньше. В обжитых районах образовались пустыри, и даже регулярно прибывающие целыми толпами беженцы с южных земель не могли объять наскоро поставленными хибарами все свободное пространство.

После большого пожара двадцатилетней давности люди переселились на новое место, и едва ли не половина старгорода оказалась заброшена, осталась лишь тропинка к могиле.

Фегорм, последний из перволюдей, слуга самого Гюнира, покоился, конечно, не здесь, но именно этот холм избрал народ для отправления молитв и воззваний к божественной справедливости. Люди шли сюда, несмотря на то, что в преданиях фигура эта была весьма противоречива: Фегорма проклинали за то, что он бросил повелителя и не пошел за ним к Пепельной Завесе, где Гюнир навсегда затерялся. Он же, единственный оставшийся в живых рыцарь из его свиты, — нарушил клятву оберегать господина, сбежал и испустил дух где-то в одиночестве.

Над могилой возвышался огромный, иссеченный ветрами и покрытый бурым мхом камень, будто палец указывающий на звезды. Отсюда открывался отличный вид на долину внизу.

Сидя на траве у обрыва Феор часто задавался вопросом, зачем он живет. Какой мир он готовит детям и внукам? Есть ли еще надежда, что Дом простоит век-другой? Подобные безрадостные думы пугали и расстраивали его. И всякий раз он успокаивался, прислушиваясь к Песни Хатран. Прилетая с ветрами из заокраинных земель, полная силы и кристальной чистоты, она дарила его сердцу умиротворение. Не стоит отчаиваться и проклинать судьбу, как тысячи других, ушедших в горы или подавшихся в Культ Сияющего Скитальца.

Государствам севера еще достает сил, чтобы противостоять опускающемуся на Нидьёр кошмару, но люди погрязли в междоусобицах, они разобщены и рассеяны. Объединить их сможет великий лидер, каким был, пожалуй, лишь сам Первосвет Гюнир, наследник Творца. Вот только где сыскать такого правителя?

Феор повздыхал, допил остатки медолюта собственной варки и устало поплелся домой. Больные колени все реже давали ему возможность бывать здесь, вдали от суетного города.

Глава 3 - У Хаонитовых могил

Целую неделю Старкальд провел, словно на раскаленных углях: охваченный нетерпением, раздражением и необузданным гневом, который не мог никуда направить. Он толком не спал и утратил саму возможность соображать ясно, не находя места от раздиравших на части переживаний. Голова его гудела, а в путаных, беспокойных мыслях огненным клеймом отпечатывался позор предательства. Неужто, он и вправду согласился на этот подлый, разбойничий план? Не сошел ли он с ума? Как потом смотреть людям в глаза?

Такого не должно было случиться.

Отринув темное прошлое в Сорне, Старкальд начал жить по-другому и уверился, что всегда можно поступать благоразумно, а в любой, даже самой запутанной ситуации под рукой окажется простой, надежный, единственно правильный выбор. Честный выбор.

Но злополучная страсть к костям швырнула его в грязь, из которой он вышел, возвратила в темный омут былого, жгучий и бездонный.

Теперь Старкальд знал, что иногда приходится выбирать. Кого любить, а кого ненавидеть, кому отбивать поклоны и против кого поднимать меч. Кому жить, а кому умирать. Иногда честного выбора не предлагают.

Он задумался над тем, не рассказать ли кому-нибудь о своем несчастье, не испросить ли помощи? Нет, нельзя рисковать жизнью Гирфи. Кроме того, за домом и за ним самим могли следить. В Искорке достаточно соглядатаев и темных людей.

Случившееся настолько вышибло его из колеи, что совершенно затмило даже гибель его свартов. «Сатти и Рафф мертвы. Мертвы!» — напоминал он себе, но ничего не чувствовал, будто сердце заменили куском льда. Все помыслы увлекла Гирфи.

Свободные от службы вечера Старкальд проводил в мастерской, соседствующей с гридницей, что к этому времени обыкновенно пустовала. Он поправил лезвие меча, пришил отлетевшие пуговицы на плаще с подкладкой и подтянул разболтавшиеся крепления ремешков на сапогах и стеганом доспехе. Эти простые, рутинные занятия немного успокаивали, но от беспомощности и стыда он все равно закипал холодной злостью.

Гирфи так глубоко проникла в его помыслы, настолько завладела разумом, что он был готов поставить на кон жизни всех, кого знал, и свою собственную впридачу. До возвращения из Шелковицы Старкальд и не подозревал, что девушка стала единственно ценным и значимым в его жизни. Сердце сорнца обливалось кровью, когда он пожимал руку наставнику без лица и имени, чье поручение ему надлежало исполнить, дабы получить требуемую сумму.

Уговор был страшен в своей простоте. Старкальд вызвался выманить князя-регента из Искорки, а затем передать весть, где и когда тот появится. Вшивую Бороду хотели намеревались вместе с верными людьми. В лучшем случае, оставшуюся жизнь он проведет в порубе, в худшем — накроется одеялом из стылой землицы, после чего регентом станет Раткар. Заказчика своего Старкальд не знал. Им мог быть кто-то угодно, от самого наместника Седого Загривка до знати, которой Харси перешел дорогу, или купцов, предпочитающих более лояльного князя, такого, каким можно вертеть туда-сюда в своих интересах.

Почему бы его просто не отравить? Ходили слухи, что такие попытки уже были, хоть яд и считался оружием бесчестных трусов и подлых южан. Но то ли доза снадобья оказалась слишком мала, то ли крепкий организм регента переборол смерть и выстоял, то ли все это выдумки — разницы нет, ведь проклятый Харси жил и здравствовал.

Старкальд надеялся, что на совете регент клюнет на его якобы случайно оброненные слова о поездке в Южную четверть, но тот не поддался. Пришлось поломать голову и срочно изобретать новый способ, и уже к вечеру он договорился с давней знакомой — молодой талантливой лицедейкой, явившейся на требы в таком виде, что ее не признала бы и родная мать. Она здорово отыграла свою роль и помогла склонить регента к важному решению.

Дело осталось за малым — разузнать, когда Харси отправится на юг, и