Да родится искра - narsyy

— Вернее всего, мы там найдем его дерьмо, — закончил за Думни сорнец.

Харси хмыкнул.

— Моя жена говаривала, что мужи могут бесконечно толковать про драки, охоту, девок и дерьмо. Сдается мне, она была не так уж далека от истины.

Все рассмеялись.

Неприхотливые остроты — важная часть жизни свартов. Это отличный способ выпустить пар, совладать с беспокойными мыслями и принять мир, в котором каждый день кто-то погибает, а уже завтра на корм червям можешь пойти ты сам. Люди на севере привыкли находить поводы для смеха, даже когда смерть кусает за пятки. Так они избавлялись от всепроникающего страха. В Сорне отношение к чудовищам было совсем иным: там суеверный и богобоязненный народ, пропитанный с детства бесконечными проповедями, боялся лишний раз вспомянуть Белое поветрие, Скитальца или его прислужников, будто невзгоды и напасти случались, только если их призвать.

Старкальд глянул на лица едущих рядом и поежился, на мгновение представив их мертвые тела. Накатила волна отвращения к самому себе. Он действительно собрался пожертвовать жизнями стольких людей ради спасения одной? Исправит ли он таким шагом хоть что-то?

Его давила и выворачивала неизвестность, терзало раненое достоинство, с которым он собирался распрощаться до конца жизни. То была совесть — чувство новоприобретенное и непривычное, что только изредка поднималось из глубин мыслей. Ее призывам и укорам он повиновался неохотно, ибо рос среди тех, где порядочность и честь считались вещами излишними или даже напрямую вредными.

Заговорил Харси:

— Старкальд, что-то я не видел тебя на прошлых требах. И твоей красавицы-невесты тоже не было. Никак, подбирали наряд на свадьбу? Или заготавливали маленького Старкальда?

Регент и Думни заржали. Сорнец вымученно ухмыльнулся, не зная, что и ответить. Ком встал в горле, а язык не поворачивался шутить о Гирфи.

— Будете первыми гостями на нашей свадьбе! — наконец сказал он.

— Рад за вас. Уверен, что сыновья твои станут такими же богатырями, как и ты. Подрастут и пойдут в дружину малютки Жердинки.

— Полно называть ее малюткой, Харси. Она давно выросла. Скоро и ей тоже понадобится жених, — заметил Думни.

Харси покачал головой.

— Не проходит и дня, чтоб Феор не напомнил мне об этом. Дети слишком быстро взрослеют. Для меня она все та же кроха, какой была лет пять назад, — согласился регент, а после с хитрецой глянул на сотника и добавил: — Уж не ты ли хочешь приударить за юной княжной?

— Боюсь, я слишком стар, — попытался отшутиться рыжий сотник.

Понятно было и сороке, что не годится связывать узами брака род Эффорд и семью неотесанных низовцев, из которых вышел Думни. Муж Аммии станет самым влиятельным человеком от восточных урочищ, где вздымаются Плетеные горы, до мерзлых пустошей Дальнего севера и западных мысов Дома Ледяных Туч, омываемых бурными морями. Щекотливая тема поисков пары для девушки давно на устах у народа. К шестнадцати годам девушке, а уж тем более княжне, всяко положено быть помолвленной. Старкальду подумалось, что скоро этот вопрос решится сам собой.

До сумерек они подкалывали друг друга, травили байки и смеялись. Старкальд тоже натужно щерился, но сердцем ощущал лишь пустоту отчаяния. Он один из всего отряда знал, навстречу чему они едут, и в голове его царил сущий хаос. Ночью на стоянке он долго ворочался и не мог уснуть. Его бросало и в жар и холод, и Старкальд то скидывал, то вновь натягивал походное одеяло.

К полудню следующего дня они свернули с тракта и двинулись в сторону выстреливающей в молочное небо башенки. Обвинения Ульмы в трусости больно ранили себялюбие Харси, и он решил показательно осмотреть заброшенные Хаонитовы могилы, что пользовались дурной славой. Здесь находили покой легендарные правители и вельможи прошлых веков, но теперь имена их помнили только истлевшие страницы летописей. За родовыми древами высшей знати давно перестали следить — были дела посерьезней.

Сорнцу рассказывали, что раньше рядом шумел небольшой городок, но рука Скитальца дотянулась и сюда, после чего на Могилах завелось лихо: люди пропадали, а их останки позже находили в самом непотребном виде. Село стали обходить стороной. Народ снимался с мест и разбредался кто куда, город ветшал и гиб. Теперь лишь остовы покосившихся срубов и сгнившего тына напоминали, что когда-то здесь жили люди.

Передовой отряд, на легких конях разведавший дорогу и окрестности, доложил регенту, что следов порченых нигде нет. Годы опыта вытренировали в этих мужах нюх, наблюдательность и какое-то особое чувство, позволявшее без всякой причины учуять надвигающуюся опасность или обойти стороной затаившееся в тенях чудовище.

Старкальд волновался. Могилы — хорошее укрытие для засады, дорога их круто огибает. За каждым кустом и валуном ему чудились силуэты схоронившихся разбойников, что уже натягивали тетивы ясеневых луков или готовили к броску метательные копья.

Фундамент у центральной башни просел, и она несколько заваливалась в сторону, грозя в скором времени обвалиться. Вокруг нее на десятки шагов теснились обветшалые, кое-где порушенные склепы.

— Давненько я тут бывал в последний раз. Пожалуй, что лет пятнадцать назад, — сказал регент, перешагивая сгнившую изгородь.

Хевш, командир княжеской охраны — рослый, короткостриженный на манер южан детина с решительным взглядом, как тень, молча следовал за ним. Коней на всякий случай оставили поодаль — тягостный могильный дух давно выветрился, но животные все равно нервничали и рвались с поводьев.

— И земля-то тут черная, как деготь, будто ядом пропитана, — процедил Думни, озираясь по сторонам и держа руку у ножен.

— Нечисть тут всякая сбирается, это точно, — вывел истину Старкальд. — Волю ей дать, так расползется по всей четверти. Мы в тот раз под вечер проезжали мимо и тени видели странные. Останавливаться не стали, погнали лошадей и заночевали у Пасек.

— Я бы и за пуд серебра глаз не сомкнул ни здесь, ни за десять верст отсюда. Гиблое место, — подтвердил Думни.

— Раньше гиблым не было, — возразил Харси и кивнул на массивный склеп, что менее всего пострадал от времени. — Вон в том, кажется покоятся мои давние предки.

— Уж поди полсотни лет, как перестали сюда князей возить. Дорога совсем заросла. Кто ж последним был?

Регент покрутил усы, припоминая.

— Сутред Красномордый, прадед мой. Да, точно. Меня-то тогда и на свете не было.

— Помню, мать сказывала про него, жуткий дед. Свирепый и злой, как волк. И чудовища его боялись и люди сторонились, даже собственные дети, оттого так и помер в одиночестве.