Плати - Арий Родович

Его ввели «в круг». Тот же дом на набережной, высокие двери, ковёр приглушает шаги. Мужчина у окна сказал, не глядя:

— Видел вас на объекте у Литейного. Хорошо держитесь. Сроки по вам идут.

Сергей кивнул. В коридорном зеркале появилось лишнее плечо за его спиной. Остановился — пусто. Пошёл — снова есть. В стекле дверцы буфета на мгновение проступило чёрное пятно вместо лица. Кто-то попросил передать соль — и пятна не стало.

Он попробовал избавиться. Лавка на Сенной — узкий проход, запах старого лака и картонных коробок. Старьёвщик посмотрел на браслет издалека и не подошёл.

— Убирайся, — сказал. — С такими не заходят.

— Снять можно?

— Вон, — старик кивнул на дверь. — Пока можешь ходить — иди.

Сергей прикрыл рукавом запястье и вышел. Воздух пах мокрой резиной и дымащимся асфальтом. Город снова приглушил всё лишнее.

Дома он закрывал шторы. Сидел в темноте, открывал воду, чтобы заглушить. Шёпот звучал поверх. Он перестал спорить. Сидел и говорил вместе с ними, почти беззвучно:

— Плати. Отдай. Плати.

Иногда ловил себя на том, что считает: ступени подъезда, плитки на кухне, секунды между каплями. Между «плати» и «верни» — семь. Между «верни» и «отдай» — девять. Снова семь. Снова девять. Ритм успокаивал и делал хуже.

Полгода пролетели ровно. В том же особняке он стоял ближе к центру, слушал нужные слова. Рукопожатия. Папки. Камеры. Браслет лежал на руке спокойно, но иногда — будто по условному знаку — давил в кожу. В вытянутом зеркале коридора тени стояли плечом к плечу, как на общей фотографии. Повернёшь голову — пусто. Вернёшь взгляд — снова здесь.

Ночью он включил воду и радио сразу. Шёпот всё равно просачивался. Он понял, что произносит это уже вслух. Встал, надел пальто и пошёл туда, где лестница ведёт вниз. Ноги знали дорогу лучше головы.

Железная дверь была приоткрыта. Холод шёл снизу — ровный, не сквозняк.

— Я заплачу, — сказал он в темноту. — Верну туда, откуда взял.

Ступени мягко пружинили песком. Внизу горела одна лампа, жёлтая, старая. Пахло мокрым кирпичом, железом и сырым деревом. На ухе двери висела капля — казалось, она так и не падала с их первой встречи. Где-то глубже текла вода, трубка глухо отзывалась стене.

Они уже стояли вдоль стен. Рядами — у проходов. Без лица. Он сделал шаг — и понял, что знает их. Лёха, который смеялся до кашля. Виктор с вечной чёрной полоской под ногтями. Мать — без очков, со своей складкой у губ.

— Плати, — сказали они разом.

Он ощутил, как его рот произносит это вместе с ними. Хор подхватил его голос и поставил внутрь. Браслет на руке затянулся; кожу свело, как в холодной воде. Он попробовал дёрнуть застёжку — не сдвинулась. Лента будто села глубже, в кожу, как в мягкую глину.

— Плати. — Сухой женский

— Верни. — Скрипучий мужской

— Отдай. — детский

Слова шли ровно, как капли. Он прислушался — и понял, что совсем не слышит дождя. Ни шагов вверху, ни редкого гудка машины за аркой. Только дыхание и эти три слова, пока они не слились в одно.

Он сделал ещё шаг.

— Хорошо, — сказал он.

И Питер в этот миг выключил звук.

Утром дворник нашёл его внизу. Сказали: «Остановилось сердце». Дверь подвала прикрыли, прибили табличку «прохода нет», сетку подтянули новой стяжкой. Вода стекала вдоль ржавых полос, во дворе пахло мокрым известняком и кошачьим кормом.

В двор-колодец забежал мальчишка в синей куртке с деревянным мечом. Он бегал, дрался с воздухом, визжал, будто рубит дракона, потом остановился: в лужице у стены лежало тёмное узкое.

— О, — сказал он и поднял браслет.

Кожа была тёплой. Застёжка щёлкнула легко, будто знала дорогу. Шерстяные перчатки намокли сразу, пахли мокрой овчиной. На миг ему показалось, что капли стали слышнее, чем раньше, а сердце — громче. Он оглянулся — двор пуст. За сеткой что-то шевельнулось и застыло, как кошка перед рывком.

— Красивый, — сказал мальчик и побежал дальше.

Город приглушил всё лишнее. И где-то очень глубоко прозвучало одно слово — не голосом:

— Плати.

[ЗАКРЫТАЯ СВОДКА | Канцелярия]Объект: ЛИТ-17Носитель: [СМЕНЁН]Цикл: [НЕ РАЗОРВАН]Наблюдение: [ПРОДОЛЖИТЬ]