Шелест - Алексей Сергеевич Герасимов

— Щас всё здесь сгорит к чёртовой матери!

В небе полыхнула очередная молния, раскрасив тяжёлые грозовые тучи. Ветер завыл. Где-то вдалеке затарахтел гром.

— Да вашу ж мать! — взревел Иван, пытаясь вынудить врагов отойти подальше от резервуаров. Он прицельно пальнул в сторону Косяка, который ошалело рухнул на землю. Дробь просвистела рядом, брызнув искрами о бетон. Бандит, держась за бок, рванул за колонку, матеря на чём свет противника.

Ржавый, видя, что Иван на мгновение отвлёкся, вскинул «Сайгу» и нажал на спуск. Раздался сухой «щёлк!» — осечка или клин? Заправку разорвал злобный крик амбала:

— Грёбаное говнище!

Этим шансом Иван воспользовался сполна, прыгнув к боковой двери подсобки. Где-то наверху зловеще закаркали вороны. Огромная стая клубилась на крыше, оглашая заправку жуткими криками. Раскаты грома как будто сильнее будоражили птиц.

— Стрелок, выходи! — Косяк, не обращая внимания на сочащуюся из раны кровь, крался к центральному входу.

— Мне и здесь хорошо, — огрызнулся Иван сквозь напряжённый смешок, юркнув за дверь, которую тут же захлопнул. Сердце колотилось где-то у горла. Он на ходу задвинул щеколду, перебежал в торговый зал и скрылся за прилавком, перезаряжая «ИЖ». Хотелось верить, что стёкла выдержат или хотя бы дадут ему время ответить.

Из коридора раздались звуки удара о запертую дверь.

— Мразь, открывай! — орал Ржавый. — Всё равно тебе крышка!

Но стальная дверь не поддалась. Послышался грохот выстрелов, потом мат. Вдруг заглушённая брань оборвалась испуганным криком: «Что за хрень?!» — и следом раздалась пальба. Грохот выстрелов перекрыл очередной раскат грома. Иван осторожно выглянул из-за прилавка, пытаясь понять, что происходит.

— Назад! Отъебитесь! — завопил Косяк. — Да это… Твою мать! Ржавый, они… нас окружают! Мамочка!

Пространство снаружи пронзил жуткий вопль. Визг боли и ужаса, который вырывается из самого нутра, когда человек осознаёт, что находится на грани смерти. Сперва один, потом второй, ещё более отчаянный крик, перешедший в булькающий звук.

Иван замер, не понимая: кто мог атаковать бандитов? Неужели… полиция? Но при чём тут эти жуткие вопли? Взяв себя в руки, он ползком проскользнул к двери и осторожно выглянул.

Прожекторы у колонок то мигали, то меркли. В том тревожном светопреставлении Иван увидел, как Ржавый на корточках отстреливается куда-то в сторону неба, а рядом корчится Косяк, прижимая руку к разорванному плечу. Страшнее всего было то, что над ними огромной стаей кружились вороны — сотни, а может, тысячи. Птицы чёрными стрелами пикировали на бандитов, оглушающе каркая.

— Прочь! Отвалите от меня, твари! — орал Ржавый, всаживая патроны в крылатую массу. Разряды огненных вспышек вырывались из ствола, но птицам было всё нипочём. Словно стая пернатых акул, они налетали волнами, бились о лица, цеплялись когтями за одежду, рвали куски ткани с плотью.

Худой бандит попытался подняться, размахивая «Береттой», однако один из воронов, будто обезумевшая собака, с жутким воплем вцепился клювом в рану предплечья. Из разодранной плоти хлынула кровь, брызнувшая на асфальт. Бандит заорал, стреляя наобум, но попал себе же в колено — послышался хруст костей.

— Господи… — вырвалось у Ивана. Он чувствовал, как волна ужаса заполняет внутренности от вида необычного нападения.

Ржавый рухнул на асфальт, истошно выкрикивая ругательства. Амбал хрипел, давясь от крови, когда чёрное одеяло из птиц принялось терзать его лицо и шею. Одна из ворон, казалось, перегрызла яремную вену, и тёмно-алая жидкость брызнула во все стороны. То один, то другой ворон взлетал и пикировал обратно на жертв, отрывая куски плоти. Их глаза зловеще блестели на фоне тёмного леса.

— Нет! Не-е-т, твари!.. — надрывался Косяк. Он успел отползти к эстакаде, пытаясь оторвать птицу, вонзившуюся когтями в лицо. Но тут же сверху на него налетело новая порция пернатых убийц, словно понимали, куда метить. Изуродованное лицо бандита скривилось в агонии, его рот пытался что-то выкрикнуть, но горло захлёбывалось кровью.

Сердце Ивана колотилось так, что грозило прорвать оборону собственных рёбер. «Может… помочь? — мелькнуло в сознании. — Так, они же пришли меня грохнуть. И что я смогу противопоставить этим монстрам?» Адреналин и опыт подсказывали: «Закройся в подсобке и молчи в тряпочку». Но взгляд не мог оторваться от кровавого пиршества. Он видел, как Ржавый пытается встать, обливаясь кровью, ударом руки отшвыривая ворон. Но стая уже облепила громилу со всех сторон: клювы и когти стремились к шее, к бокам, к глазам. Оружие выпало из ослабшей руки, ударившись об асфальт.

Косяк бился в судорогах, сжимая за шею ворону, что вцепилась в скулу. Клюв с мерзким хлюпом оторвал лоскут кожи, обнажив кость. Бандит завизжал, как резаный, подвывая, будто раненый зверь. Среди феерии крыльев промелькнул последний выстрел, подкреплённый воплем отчаяния.

«Господи…» — сердце Ивана провалилось в бездну. Он ощутил столь острую смесь ужаса и странной горечи, что подкосились ноги. Эти люди, хоть и желали ему зла, подобной участи не заслуживали. Птицы, словно разумные твари, организованно разрывали живую плоть, глотая куски.

И тут прозвучало что-то вроде оглушающего каркающего призыва. Стая, наевшись человеческой плоти, отхлынула в сторону. Ржавый, уткнувшись рваным лицом в асфальт, был уже недвижим. То, что осталось от Косяка, тоже не шевелилось. Голова бандита откинулась назад, пустые глазницы «пялились» в небо, а из порванного рта вывалился тёмный язык.

Иван не помнил, как долго ещё продолжали раздаваться эти хриплые утробные звуки, испускаемые телами умирающих бандитов. Секунды или минуты смешались в липкое месиво, мозг отказывался понимать, что он видит. Вороньё, осознав, что жертвы уже не сопротивляются, продолжили кровавое пиршество. Птичьи клювы рвали плоть с омерзительной точностью. Мёртвое тело Ржавого покачивалось под натиском едоков.

— О чёрт… — прошептал Иван, найдя силы оторвать взгляд от мерзкого зрелища, вжимаясь в стену. Возникло острое искушение выбежать через заднюю дверь и забаррикадироваться в генераторной. Но ноги не слушались. Мужчина оцепенел, сознавая: на заправку только что пришла сама смерть в облике ужасающей стаи.

Стрелков заставил себя вернуться в комнату отдыха, вслепую заперев дверь на засов и не выпуская из рук оружие. Иван понимал: при таких количествах воронья мало толку от огнестрела. В голове билась нелепые мысли: «Может, следует вызвать «скорую»?», но разум тут же ответил: «Какая к чёрту скорая, смерть констатировать?» Стрелков, рухнув на диван, затаил дыхание и закрыл уши, стараясь не слышать жутких звуков трапезы снаружи, карканья и хлюпающего рванья.

Спустя какое-то время всё стихло, если не считать стуков первых капель о крышу и мерзкого шелеста крыльев.