Азбука для побежденных - Екатерина Витальевна Белецкая

Аполлинария смотрела, и видела, что женщина в зеленом была сейчас права — весь маршрут действительно оказался перемещением между углами четырехугольника. И в самом центре (а не ближе, вовсе даже не ближе) находился дом, в котором жила Аполлинария.

— Вот и думай, — посоветовала женщина. — Сейчас принесу схему. Наверное, её лучше положить в тубус. Уж больно она велика.

— Большая? — спросила Аполлинария.

— Огромная, — кивнула женщина. — Видимо, тот, для кого она предназначена, обладает огромным же терпением и силой воли. Иначе как ещё можно суметь прожить такую жизнь?

— Не понимаю, — призналась Аполлинария.

— Тебе и не надо. Вот, держи тубус, и отправляйся домой, солнце уже почти село.

* * *

Старухи сидели на своём обычном месте, и деловито щелкали спицами. Аполлинария остановилась рядом с ними, поставила тубус на землю, и устало произнесла:

— Вот, держите схему. Признаться, я рассчитывала вернуться несколько раньше, но не получилось.

— Ничего, — усмехнулась тётя Мирра. — Зато нагулялась, правда?

— Да, — кивнула Аполлинария. — Нагулялась.

— Чего-то ты не веселая, — заметила бабуля Мелания. — Обидел кто?

— Пытались. Но не вышли, — Аполлинария улыбнулась. — Женщина, которая оказалась…

— Жабой, — хмыкнула баба Нона. — И жабёныш при ней. Гробик, небось, тоже поблизости имелся, да?

— Имелся, — Аполлинария посмотрела на бабу Нону. — А вы откуда знаете?

— Так они только тогда и выходят, когда гробик есть, — пояснила старуха. — Приучают, так сказать, заранее. Закаляют характер. Но это ничего, это нормально. Не обидели, и хорошо.

— А меня правда могли съесть? — спросила Аполлинария.

— Тебя-то? — тётя Мирра усмехнулась. — Навряд ли. Ты несъедобная. Всё, иди, отдыхай, а нам за схему браться пора.

— Для кого будет это вязание? — спросила Аполлинария.

— Позже узнаешь, — ответила бабуля Мелания. — Всему своё время.

* * *

— То есть как это вы не знаете, кто привёз? — спросил Скрипач с недоумением.

— Ну, не знаю. Не в мою смену, наверное, — равнодушно ответил продавец. — Я вышел торговать, они уже тут лежали. Двадцать штук было, кажись, три всего продал. Остальные вон, в коробке.

— А на коробке ничего не написано? — спросил Ит. — Вы не посмотрите? Простите, что мы вас отвлекаем, но нам очень нужно адрес типографии узнать. Уж больно печать хорошая, хотим тираж им заказать.

— А, так вот почему вы интересуетесь, — понял продавец. — А я-то уж подумал, там неразрешенное что-то. Сейчас, гляну. Чего там, в книге этой, кстати? — спросил он из-под прилавка.

— Психоделические истории про девушку одну, — ответил Скрипач. — Очень на любителя, я бы сказал. Черепа всякие, ящерицы, жабы, птички, и прочее. Да вы сами полистайте, вдруг зайдёт. Нам не текст, нам качество печати понравилось и бумага.

— Птички? Не, я такое не читаю, да и некогда, — продавец вылез обратно, держа в руках какую-то бумажку. — Вот, смотрите. Это на коробке было. Только это не полноценная типография, а так, контора с цифрой, там же и обложки делают, видимо.

Адрес на бумажке оказался московский, район знакомый, от места, где они сейчас жили — полчаса езды. Ит взял бумажку, и спрятал в карман куртки.

— Спасибо вам большое, — поблагодарил он.

— А чего вы там печатать-то собрались? — поинтересовался продавец.

— Сборник стихов, начальству на юбилей. Там банкет будет, ну и типа гостям в подарок по книжке раздадут, — объяснил Скрипач. — У нас генеральный стихами балуется, вот и хочет всех осчастливить.

— Хорошие стихи, небось? — продавец усмехнулся.

— Закачаешься, — ответил Скрипач. — Кровь-любовь, вновь-бровь, розы-морозы, цветы-красоты. Короче, ты понял.

Продавец заржал.

— Да, времена пошли, что каждый суслик нынче агроном, — покивал он. — Платит хоть, или за так корячитесь?

— Куртку мою видишь? — спросил в ответ Скрипач. — Рыбий мех, фасон «успех». Какая куртка, так и платит. Хотя… нам с женой хватает вроде.

— Вот мелкого первого сделаете, и не будет хватать, — пообещал продавец. — Хотя вы молодые, выкрутитесь как-то, небось.

— Выкрутимся, — согласился Скрипач. — Где наша не пропадала.

…К метро они шли под проливным дождем, потом, уже в вагоне, Ит снова вытащил бумажку, и принялся рассматривать. Ничего необычного в бумажке не оказалось, просто, видимо, кто-то наклеил на коробку стандартную бирку с адресом типографии и данными о заказе.

— Сто штук, — прочёл Скрипач. — Двадцать на этой точке. Значит, есть ещё четыре лотка с этими книгами. Итище, когда поедем? Завтра, послезавтра?

— Завтра, думаю, — Ит спрятал бумажку. — Прочтём следующую главу, и поедем.

Глава 6

Петрикор

— Владислава оказалась нехороша, предала мои лучшие чувства, разочаровала, и была потому отвергнута. Теперь даже и не знаю, что же мне делать, — с грустью произнес юноша. Он опустил русую голову на руки, и тяжело вздохнул.

Бедняга, сочувственно покивала Аполлинария, вот ведь как мучается. Наверное, эта Владислава действительно была нехорошей девушкой, ведь разве можно предать чувства такого замечательного юноши? Сам же юноша, между тем, поднял голову, и с грустью посмотрел на Аполлинарию. Он был действительно чудо как хорош. Светлые, чуть вьющиеся волосы, голубые глаза, волевой, прекрасно очерченный подбородок. Красив, несомненно. И одет тоже прекрасно. Кипенно-белая рубашка с тонкими рюшами, отливающий золотом кафтан, расшитый золотой же нитью, широкие штаны, украшенные массивным поясом, и заправленные в лаковые тёмно-синие сапоги. Его бы на рекламу мыла, подумалось Аполлинарии, только для рекламы нужно, чтобы он улыбался, а сейчас он не улыбается, он печален, и, наверное, это нужно попытаться как-то исправить.

— Как же такое вышло? — с участием спросила Аполлинария. Череп балерины тоже посмотрел на юношу с любопытством. — Может быть, вы с ней недопоняли друг друга?

Из двери кафе показалась официантка, окинула компанию оценивающим взглядом, покачала головой, и снова скрылась внутри. Юноша, который сидел к двери спиной, её не заметил, а вот Аполлинарии это покачивание головой показалось осуждающим. Вот только было непонятно, кого именно официантка осуждает. Юношу? Вряд ли. Она его, кажется, и не видела до того. Аполлинарию? Вполне может быть. Знать бы ещё, за что.