Азбука для побежденных - Екатерина Витальевна Белецкая

— Неужели все голуби в городе — это бывшие люди? — с грустью спросила Аполлинария.

— Конечно, нет! — возмущенно ответила тётя Мирра. — С чего ты это выдумала? Есть вполне себе обычные голуби. И воробьи. Ну, то есть как, обычные, — она задумалась. — Тут ничего обычного нет на самом деле, но это пока и неважно. В общем, голуби тут всякие и разные, и лучше бы тебе, Поля, быть с ними со всеми исключительно вежливой. И деликатной.

— Это обязательно, — заверила Аполлинария. — Но я так и не поняла — научить отличать черное от белого всё-таки можно?

— Можно-то оно можно, — вздохнула баба Нона. — Но вот скажи ты мне, честно, как на духу — сама ты способна точно отличить, что есть чёрное, а что белое? Вот прямо точно-точно способна? Сперва различить, а потом научить. Сумеешь?

Аполлинария задумалась. Прежде ей казалось, что да, конечно, но сейчас ею овладели сомнения. С чего она взяла, что слабым душевно людям станет хуже, если они будут голубями? Может быть, для них подобные немудрящие радости и есть вершина счастья и благополучия? А что до загаженной крыши, то это ей, Аполлинарии, крыша была неприятна, но голубям-то чего стесняться? Их крыша, наверное, вполне устраивает. Равно как и Петрикор. Для голубей он, вероятно, самое то — идеал. И красивый, и велеречивый, и небо показал, и улыбнулся. Да и не убивает он их вроде, сказал, что сами умирают, а после смерти им действительно уже всё равно.

— Я не знаю, — произнесла она тихо. — Думала, что знаю, а теперь… я не уверена. Но если бы я учила кого-то, то, наверное, сделала бы всё-таки иначе.

— И как бы ты сделала? — спросила тётя Мира, щелкая спицами.

— Я бы позволила выбрать, — тихо сказала Аполлинария. — Не принуждала бы. Хочет человек стать голубем? Пускай становится, на здоровье. Хочет стать деревом? Тоже пускай. Хочет быть лисой, овечкой, лошадью, облаком, камнем — тоже пусть всё будет, как он хочет, лишь бы другим не во вред. А Петрикор… он ведь не дает выбор. Либо ты голубь, либо ты враг. Он ведь так мне сказал. Я же… я думаю, что овечка и камень, они друг другу не враги.

— А синичка и лисичка? — хитро прищурилась баба Нона.

— Не знаю, — покачала головой Аполлинария. — Но я поняла другое. Здесь нет, и не может быть моей победы. Если всё делать, как я увидела, то это будет заведомо проигрыш, вот только можно попробовать сделать так, чтобы он был минимальный. Чтобы меньше людей страдало. Наверное, я бы постаралась сделать именно так: не увеличивать зло.

— Вот это правильно, — покивала бабуля Мелания. — Исходить надо из человеческой или нечеловеческой природы живущих. А синичку и лисичку можно попробовать распихать по разным углам, подальше друг от друга. Может, они вообще друг друга не заметят, и никто никого не съест.

Аполлинария усмехнулась.

— В это уравнение нужно добавить кота, — сказала она. — Ну и веселье тогда получится.

— Кота? — прищурилась тётя Мирра. — Сдается мне, с котом ты через некоторое время познакомишься. Поля, ты вроде бы в кафе зайти хотела? Балерина тебя, поди, заждалась. Сходи, попей кофейку с подружкой. И расскажи ей эту историю, мне кажется, ей будет интересно.

* * *

Череп, разумеется, ждал её, и официантка тоже ждала — когда Аполлинария села за уже ставший привычным столик, официантка тут же принесла ей ставший уже привычным стакан холодного чая, и спросила:

— Ну, как? Прогулялись с негодником?

— О, да, — покивала Аполлинария. — Полдороги проверяла, не запачкалось ли платье.

— Уродец, — ёмко охарактеризовала Петрикора официантка. — Мелкий слащавый уродец. Знаете, что было, пока вы ходили к старухам?

— Откуда бы? — удивилась Аполлинария. — Нет, конечно.

— Он сюда вернулся, уже с другой девицей, — официантка засмеялась. — И стал ей втирать, что Аполлинария оказалась нехороша, предала его лучшие чувства, разочаровала, и была потому отвергнута. Девица смотрела ему в рот, млела, и протирала глаза платочком. Сдается мне, в Городе завтра будет одним голубем больше.

— Так вы знали? — спросила Аполлинария. — Вот почему вы тогда качали головою. Но почему вы не сказали мне об этом сразу?

— Я не вмешиваюсь, — тихо ответила официантка. — Не в моей воле влиять на чужую свободу выбора. Поймите главное: такие, как я, не могут помешать таким, как вы, совершать собственные ошибки. Ваш выбор — это ваш выбор, Аполлинария, ваши ошибки — это ваши ошибки. И ваша ответственность. Никто, кроме вас, не может принять за вас решение. Никто, кроме таких, как вы, и малых сих. Запомните это.

— Хорошо, — Аполлинария покивала. — Понять бы ещё, что такое я в этом всём.

— В своё время поймёте, обязательно, — пообещала официантка.

— И кто такая — вы? — Аполлинария подняла голову, их взгляды встретились — вопрошающий Аполлинарии, и бесконечно печальный — официантки.

— Я? — спросила та. — Сейчас я — всего лишь девушка, которая иногда приносит вам чай. Думаю, пока что этого довольно.

— Может быть, вы, в таком случае, посидите с нами? — спросила Аполлинария. — Я была бы этому очень рада, честно.

— Почему бы нет? — официантка улыбнулась. — Погодите немного, я сделаю кофе, и к вам присоединюсь. Ничего не имею против того, чтобы отдохнуть. Весь день на ногах — это, знаете ли, не всегда легко.

* * *

— Я же сказала, мы закрыты, молодой человек, — девушка чуть растягивала слова, и в голосе её чувствовалась явственная неприязнь. — Типография закрыта. Заказы не принимаем. Вы чего, не видите? — она обвела взглядом небольшую комнату, заставленную коробками. — Всё демонтировали, упаковали уже. На склад отвезем.

— Погодит, — попросил Скрипач. — Нам только спросить.

— Тут не поликлиника, чтобы только спросить, — огрызнулась девушка. — Чего спросить-то? Сказала же — мы не работаем!

— У вас была напечатана эта книжка, — Скрипач вытащил из рюкзака «Азбуку для побежденных», и показал девушке. — Мы ищем того, кто разместил заказ.

— Вы из