Азбука для побежденных - Екатерина Витальевна Белецкая

— Не скажете ли вы мне, для чего старушкам понадобились эти очки? Если я правильно поняла, они весьма опасны, и теперь я боюсь, не причинят ли они вред бабуле Мелании?

— Нет, ей эти очки навредить не способны, — успокоила мадам Велли. — Ей это пойдет исключительно на пользу, уж поверьте.

— Значит, бабуля Мелания должна увидеть беспощадную истину? Но она собирается всего лишь обрезать нитки в своём вязании, — справедливо заметила Аполлинария. — При чем же тут…

— Нитки ниткам рознь. К тому же вам пока рано задумываться над этим вопросом, — кажется, мадам Велли решила, что разговор пора заканчивать. — Знаете, в чём ваша главная ошибка на данный момент, юное создание?

— И в чём же? — спросила Аполлинария.

— В том, что вы пытаетесь измерять этот мир по себе, — ответила мадам Велли. — Вы не мера вещей, сударыня. То, что опасно вам, полезно другим. И наоборот. Запомните это.

— Может быть, вы сейчас всё говорите верно, но… мне всё равно жаль ваших мышей, — призналась Аполлинария. — Да, они глупы, и у них короткая память, но ведь они живые, а потому страдают и мучаются. Уж не знаю, является ли эта моя мысль беспощадной истиной, но от неё я точно не отступлю.

— Вы можете сказать конкретнее? — прищурилась мадам Велли.

— Конечно. Причинять кому-то страдания плохо, — твёрдо сказала Аполлинария. — Вне зависимости от того, нравится вам этот кто-то, или нет.

Мадам Велли снова засмеялась.

— Наивная, наивная девочка, — проговорила она, вытирая выступивший на глаза от смеха слёзы. — Вы сейчас как ребенок, который жалеет цыплёнка, а потом спокойно ест на обед куриную котлетку. Всё, сударыня, наш разговор окончен. Ступайте домой, тем более что вас ждут. И послушайтесь моего совета: не открывайте пакет с очками. Не гневите судьбу.

* * *

Выйдя на улицу, Аполлинария несколько раз глубоко вздохнула — ей хотелось поскорее отделаться от неприятного и навязчивого мышиного запаха. Покинув квартал, и вернувшись в уже привычную часть Города, Аполлинария вытащила из кармана флакончик духов, и побрызгала на платье, потому что ей показалось, что и платье тоже пропахло мышами. Чувства её пребывали сейчас в смятении, а ещё было немного обидно за сравнение с ребенком. Это она-то ребенок? Она, убившая злого Детектива, и так ловко сбежавшая от коварного Петрикора? Хотя… Аполлинария тяжело вздохнула. Следовало признать, что мадам Велли была не так уж и не права в своих рассуждениях. А ещё Аполлинария вдруг вспомнила, что в незапамятные времена ей встречалось что-то очень похожее на то, о чём они сегодня говорили.

— Принцип наименьшего зла, — сказала Аполлинария. — Эксперименты ставят на мышах, чтобы не страдали люди. Люди важнее мышей, поэтому мышей жалко, но меньше, чем людей. Верно?

Поскольку ответить ей было некому, Аполлинария сама себе сказала, что, кажется, верно, и пошла дальше. Увесистый сверток ей приходилось то и дело перекладывать из руки в руку, и Аполлинария подумала, что очки очень уж тяжелы, и как же бедняжка бабуля Мелания будет носить такую тяжелую штуку на голове. Конечно, свёрток открывать нельзя, но…

— Попрошу бабулю Меланию дать мне померить эти очки, — сказала Аполлинария. — Может быть, она позволит? Мне ведь действительно интересно, что же это за беспощадная истина такая, и как она может выглядеть.

Наверное… Аполлинария остановилась и оглянулась. Вот, к примеру, дерево. Большое, старое дерево, и что получилось бы, посмотри на него Аполлинария через эти очки? В чём беспощадная истинность дерева? Что могло бы её напугать, причем до такой степени, что её покинул бы рассудок? Росток, который пробился сквозь камни когда-то очень давно? Молодой, пока ещё тонкий, юный дуб? Шум листьев под дождём? Ей стало смешно, но потом смех пропал, потому что Аполлинария подумала — может быть, я буду видеть и то, что происходило рядом с этим деревом? А ведь происходить могло многое. И происходило, это точно. Может быть, здесь кого-то казнили. Может быть, мимо этого дерева пролетела, рассыпаясь на части, балерина? Может быть, Петрикор делал что-то недостойное со своими адептами в его кроне? Может быть, мадам Велли поймала под этим деревом свою первую мышь, и унесла в лабораторию, чтобы мучить? История этого дерева, и того, что его окружает — и есть та самая истина, и, кажется, ей, Аполлинарии, лучше действительно этой истины пока не видеть и не знать.

* * *

— Дерево? — переспросила бабуля Мелания. — Нет, Поля, это не истина. Это просто память. Ты сейчас перепутала.

— Да? — Аполлинария огорчилась. — Видимо, действительно перепутала. Но всё-таки, какой может быть истина, если смотреть на дерево?

Бабуля Мелания положила сверток с очками себе на колени, и принялась развязывать бечевку — почему-то ножницы для этого она использовать не стала, и это показалось Аполлинарии немного странным.

— На дерево-то? — переспросила тётя Мирра. — Разное может быть. Например, корни дерева так сильно вросли в канализационные трубы, что ни трубы, ни дерево теперь раздельно существовать не могут. Дерево закрыло дырки в обветшавших трубах, и берет за это плату, пьёт потихоньку воду из этих же труб. Сложно сказать, кому от этого хорошо, но уж как есть.

— Это когда двое терпеть друг друга не могут, а друг без друга никак, потому что одной веревкой повязаны, — хихикнула баба Нона. — И дерево радо бы чистую воду пить, а не из труб, и трубы рады бы целыми быть. Поля, детка, ты пойми — истина, она не всегда такая страшная, как Велли тебе показала. Она разная бывает.

— Но при этом она беспощадная, — покачала головой Аполлинария. — Я всё никак не могу перестать думать о тех мышках в лабиринте. Они же ни в чём не виноваты, а она с ними так жестока.

— Жалость, моя дорогая, сродни глупости, — серьезно произнесла тётя Мирра. — Ты мышей жалеешь? Правда? А что они вредными могут быть, ты не подумала? Отпусти на волю этих мышей, и они наделают дел, уж поверь мне. Изгрызут проводку, провоняют весь дом, испортят продукты. Если где-то в селе, то зерно потравят, заразу разнесут. Вот и думай, стоят ли эти мыши твоей жалости.

— Мне кажется, — осторожно начала Аполлинария, — что вы, тётя Мирра, говорили сейчас вовсе не о мышах. Это ведь так?