Да будет воля моя - Евгений Кузнецов

— Во сколько вы открываетесь?

— В десять.

— Подъеду к девяти.

— Договорились.

Карчетов отключил связь и отбросил телефон на кровать.

— Черт, мне ничего не обломится от этих денег, — угрюмо заключил он. — Жиды своего не упустят.

Милана, с любопытством слушавшая разговор, невпопад вставила:

— Ты ведь возьмешь меня с собой?

— Куда?

— Какая разница, деньги из офшора принимают повсюду.

Карчетов скривил кислую гримасу:

— Нет, ну до чего же скверно устроен наш мир. Я сейчас говорю не о мироздании в целом, хотя и там полно своих заморочек, а имею в виду мир простых людей, человеческое сообщество. Вот мы называем себя разумными существами, а ведем так же, как и неразумные, скажем, как шимпанзе.

Милана с интересом слушала Карчетова.

— Ну зачем обязательно нужно заглядывать в чужую тарелку? — продолжал разглагольствовать тот. — Смотри в свою, когда раздают бананы, и не завидуй, если кто-то, по твоему мнению, несправедливо получает больше. Так же и у людей. Кто-то собственной шкурой рискует, чтобы добыть чуток больше других, а его тут же окружают завистники, готовые позариться на чужое добро.

— Лева, да ты законченный мизантроп, — вставила Милана.

— Станешь тут.

Вспомнив про дымящуюся в руке папиросу, Карчетов осмотрел ее со всех сторон. Он послюнявил палец и смочил неравномерно прогоревший край, после чего в несколько затяжек докурил папиросу почти до конца. У края картонной гильзы оставалось совсем чуть-чуть травки. Карчетов сдвинул прозрачную слюду и примял ее кверху наподобие курительной трубки.

— Добьешь пятку? — предложил он Милане.

Милана молча покачала головой, отказываясь.

Карчетов скурил остаток.

— Но ведь не все такие, как ты описываешь, — вернулась к прерванному разговору Милана. — Бывает, встречаются и порядочные люди.

Карчетов выдохнул дым:

— Все. Это глобально. Человеческую природу невозможно изменить, как и природу шимпанзе. Она в корне порочна. Настолько же порочна, как и атомы, из которых, в конечном счете, состоит все живое. Каждый атом, по сути, только тем и занят, что всячески пытается урвать у другого атома лишний, по его нехитрому разумению, электрон. Так они и сцепляются между собой, образуя кучу дерьма под названием материя.

— Слушай, откуда так хорошо знаешь про атомы и шимпанзе?

— Умные книжки читаю.

Карчетов не был склонен к веселью и обидчиво замолчал. Он раскрутил картонный мундштук папиросы, оторвал от него небольшой кусочек, самый смолянистый, и положил его под язык, а оставшийся картон смял и щелчком отбросил куда-то в сторону.

— Там вроде еще оставался один косячок? — просительно обратился он к Милане. — Дай-ка мне его, а то от нервотрепки весь кайф ломается.

— Больше нету. Ты скурил последний.

— Видишь, о чем я говорю? Все в этом мире устроено погано, и даже чертов план заканчивается в самый неподходящий момент.

— Лева, по-моему, ты сгущаешь краски. Ведь можно пойти и купить еще.

— Угу, а бюджет украсть снова, да? Ты меня совсем не слушала. Я же сказал, что все сводится к тому, чтобы побольше хватать и проворнее убегать, пока не отобрали. Вот и вся диалектика.

Милана возмутилась:

— Твоя обезьянья модель мироздания противоречит моей.

Карчетов усмехнулся:

— Хм, интересно, и какой же принцип положен в основу твоей модели?

— Любовь!

— Продажная?

Милана ничего ему не ответила. Их прозрачные, холодные глаза встретились в немом поединке.

— Ладно, прекратим на этом, — отрезал Карчетов.

Он поднялся с кровати и шумно выплюнул на пол раскисшую бумажку от папиросы:

— Собирайся, отвезешь меня за город к барыге.

Карчетов вышел в прихожую и скрылся в ванной комнате.

Дождавшись, когда в ванной зашумит вода, Милана взяла свой сотовый телефон и быстро набрала в мессенджере: «Он только что договорился по телефону с Клищуками из "Доверия" на завтра, на девять утра. А сейчас мы едем куда-то за город к какому-то барыге. Всегда на связи, твоя любимая».

Глава 22

Близилось время обеденного перерыва. Темноволосый и румянолицый молодой человек с внешностью слабоумного ребенка, чуть привстав с офисного кресла и близоруко щурясь сквозь очки с толстыми стеклами, напряженно вгляделся в компьютерный монитор.

— Глядь… — почти нецензурно почти выругался он от изумления.

Молодой человек еще раз что-то перепроверил, не глядя, отбивая морзянку на клавиатуре, после чего оторвался от монитора и потянулся к сотовому телефону на столе.

Дверь напротив неожиданно открылась, и в помещение вошли две девушки в одежде банковских служащих — в белых блузках, черных юбках, черных колготках и черных лодочках. Молодой человек пугливо спрятался за монитор и инстинктивно нажал на клавиатуре сочетание клавиш «Windows+D», свернув все окна.

Заметив его порывистое движение, девушки прыснули со смеха.

— Стасик опять порнушку смотрел, — сказала одна из них.

— Да нет же, — подхватила другая. — Наш Стасик не смотрит порнушку. Зачем ему это? Он в камеры подглядывает за женским туалетом.

— Ничего я не подглядывал, — пробормотал Стасик, стыдливо пряча глаза. — Говорю же, это такая фурнитура была… блестела.

Не обращая внимания на его слова, девушки подошли к кофемашине у стены и понажимали на кнопки, выбирая напитки. Машина загудела и зашумела, а насмешницы вновь обратили свои взоры на пунцового от стыда Стасика.

— Нет бы пригласить Каракатю в кино.

— Ага. Или в ресторан.

— Уважил бы нашу уборщицу.

— Сколько ей? Пятьдесят?

— Шестой десяток уже пошел.

— В самый раз для нашего мачо.

Издевательский женский смех ударил Стасику по ушам.

— Просто наш Стасик боится женщин.

— Что затряс своей башкой? Не веришь? Хочешь, докажу?

С этими словами одна из девушек задрала юбку, беззастенчиво демонстрируя бедро, обтянутое черным капроном колготок. Стасик непроизвольно зажмурил глаза и даже отвернулся.

Провокаторша с вызовом выкрикнула ему:

— Ну, что же ты не смотришь на меня, вуайер?

— Да он только в камеры может подглядывать.

Девушка одернула юбку и обратилась к подруге:

— Это потому что у него маленькая пиписька. — Она показала узкий просвет между большим и указательным пальцами. — Во-о-от такусенья.

— Ага. Или ее нет совсем.

Девушки одарили пристыженного Стасика презрительными взглядами и взяли свои дымящиеся стаканчики. Дуя в них, они вышли из кабинета. Только за ними захлопнулась дверь, лицо Стасика изменилось, сделавшись страшным.

— Меня зовут Станислав Джамшудович, — процедил он сквозь зубы. — А вы, шмары размалеванные, будь моя воля, услышали бы обо мне и о моей… моем… — Стасик всхлипнул и чуть было не разрыдался.

Совладав с эмоциями, Стасик взял со стола сотовый телефон и набрал по памяти номер. Когда прошло соединение, он плотно прижал телефон к уху, чтобы звук из динамика не был слышен в помещении, и заговорил заговорщическим полушепотом:

— Алло, Ром, как ты просил, бомблю