Тайна дома №12 на улице Флоретт - Владимир Торин

Натаниэль Френсис Доу не любил сады — особенно вот такие, запущенные и нехоженые. А все из-за одного случая, который произошел с ним в детстве.

Вместе с сестрой Сиренией они гуляли в саду возле дома, и в какой-то момент от сестры сбежал ее кролик мистер Пуф. В поисках маленького беглеца они забрели в дальнюю, граничащую с лесом, часть сада, куда детям было строго-настрого запрещено наведываться.

Натаниэлю вдруг показалось, что он услышал в зарослях мистера Пуфа, но там был отнюдь не кролик. Они с сестрой застыли, глядя на то, как это нечто ползет, приближаясь, как оно пускает гнилостные слюни, рычит и скалится.

Из кустарника выбирался большой мертвый пес! И сильнее всего пугало отнюдь не то, что он был мертв, а то, что он шевелился. Труп пса оплели тонкие кривые ветви, проникнув под его шерсть, пробив ребра и торча из глазниц. Он сросся с растением, и каким-то чудовищным образом это растение… Нет, вовсе не вернуло его к жизни, скорее запустило в мертвом теле определенные механизмы, отчего пес походил на куклу с рычагами внутри, которую опытный кукловод заставляет отплясывать, кланяться и раскрывать рот.

Доктор помнил, как, придя в себя, попятился и споткнулся, а дохлый пес пополз к нему — насколько позволяли удерживавшие его ветви растения. Он помнил, как пронзительно закричала Сирения…

Они с сестрой убежали, а позже мистер Бреверди, их садовник, окончательно убил пса и выкорчевал куст. И все же мертвое чудовище, ведомое его хозяином-растением, не исчезло окончательно и порой возвращалось в кошмарах Натаниэля Френсиса Доу.

С тех пор доктор избегал посещать старые сады, и идти в сад ГНОПМ сейчас у него не было никакого желания. К тому же уже стемнело, а туман сгустился еще больше, чем днем. Между тем профессору Мунишу требовалось проверить, как готовится ко сну какой-то его цветок, и доктор Доу вынужденно согласился составить ему компанию.

Профессор зажег переносной фонарь, — правда, осветить ему удалось лишь пару футов вокруг. У самой калитки начинался узкоколейный рельсовый путь, ведущий куда-то вглубь сада; на нем стояла небольшая прогулочная дрезина.

— К сожалению, она сломана, — сказал профессор Муниш. — Нам придется идти пешком.

Натаниэль Доу кивнул, и они пошли по выложенной неровными камнями дорожке, по обе стороны от которой замерли узловатые деревья. Ветви и листья образовывали некое подобие изломанной арки над головой, и доктора посетило неприятное ощущение: он будто бы шел сквозь рану, углубляясь в ткани шаг за шагом, и рваные края этой прорехи были так близко, что можно вытянуть руку и коснуться их.

— Вы, верно, заметили плачевное состояние сада? — спросил профессор. — А ведь когда-то это была гордость ГНОПМ. Теперь все иначе. Растения сохнут и болеют, они разрастаются беспорядочно, некоторые нападают на прочие и пожирают их. Вся восточная часть сада гниет… Это ужасно: мы теряем уникальные виды, а начальству ГНОПМ плевать. Эти скряги готовы удавиться за один лишний пенс: им нет дела до «каких-то сорняков»!

— Я так понимаю, светильный газ сюда не поступает? — Доктор указал на фонарные столбы, выстроившиеся вдоль дорожки и почти полностью затянутые вьюнком.

— Увы, — печально сказал профессор. — Я просил мистера Феннига, управляющего, зажечь фонари, но он отказал. К сожалению, я не обладаю здесь должным влиянием, а в ГНОПМ сейчас с нашей кафедры, кроме меня, никого нет: весь состав ботанического общества под руководством профессора Гранта на данный момент пребывает в экспедиции.

Доктору показалось, что скрипнула калитка. Он обернулся, но ничего, кроме тумана, не увидел. От стены сада больше не раздалось ни звука, и Натаниэль Доу поглядел на спутника.

— Здесь очень… меланхолично, — заметил он, хотя намеревался сказать «мертвенно».

— Никто не посещает сад, кроме ученых общества, — ответил профессор. — А в прежние времена здесь проводили экскурсии и практические занятия по ботанике. Славные-славные старые добрые времена.

Натаниэль Доу промолчал.

Дорожка привела их к небольшой оранжерее. Ее стены, как и стеклянная крыша, сплошь заросли бордовым плющом, на двери висел замок, а у входа замерли ржавые автоматоны-садовники, с ног до головы оплетенные вьющимися растениями и словно одетые в бесформенные темно-зеленые шубы.

Посетители не стали здесь задерживаться — свернули у оранжереи на еще более узкую дорожку и пошагали вдоль стены. Свет фонаря скользил по бордовой завесе, и, когда он попадал на листья, те съеживались и сворачивались, будто стыдились или боялись.

Вскоре оранжерея осталась позади.

По мере углубления в сад Натаниэль Доу все явственнее ощущал в себе некоторые вызывающие беспокойство симптомы. Под цилиндром на лбу проступил пот, хотя было довольно сыро, по пальцам прошла мелкая дрожь, а сердце ощутимо забилось быстрее.

Доктор никогда не спешил с выводами (кроме тех случаев, когда встречал, как ему казалось, очередную тварь-болезнь) и сейчас очень не хотел признавать, что его одолела единственная хворь, которой подвержены все люди без исключения и от которой даже у него нет лекарства: страх.

В целом доктор Доу не был человеком, склонным чего-либо бояться, — слишком уж скептически он относился к вещам, которые обычно вызывают у обывателя страх. Он не испытывал практически никаких эмоций перед «жутким», «зловещим» и уж тем более «необъяснимым», у него не было фобий (он считал фобии несуществующей болезнью, неким видом ипохондрии), в то время как аудиодрамы, которые транслировали по радиофору и от которых «кровь стынет в жилах», вызывали у него лишь скуку. Джаспер часто шутил, что его дядюшка — бесчувственный автоматон, но все же он заблуждался. Вероятно, племянник был бы весьма огорчен, узнав, что Натаниэль Френсис Доу — тоже человек и что он тоже умеет бояться.

Каждое шевеление кустарника по сторонам от дорожки, каждый необычного вида клок тумана, каждый скрип ветвей над головой — все это заставляло доктора Доу нервничать. То и дело ему мерещились очертания оскаленной собачьей пасти среди листвы, порой казалось, что он слышит, как когти скребут землю. И всякий раз он отмахивался от этого, напоминая себе, что детские страхи — недостойное почтенного джентльмена явление. К сожалению, пытаться заставить себя не чувствовать что-либо и не чувствовать это — далеко не одно и то же.

Оставалось утешать себя мыслью, что он был здесь в компании человека, который знает в этом саду буквально каждую травинку.

Профессор Малкольм Муниш, худощавый человек средних лет, благодаря клетчатому зеленому костюму и сам походил на одно из тех растений, которые изучал. Светлые, зачесанные набок волосы, нос торчком и широко расставленные большие глаза придавали ему некоторую кукольность. Профессор