Орудия тьмы. Железный шип - Кэтлин Киттредж

— Что-то вы притихли, мисс Аойфе. Все путем? — спросил Дин. Туман по-прежнему окружал нас, храня наши секреты от внешнего мира.

— Просто зашибись, — отозвалась я, позаимствовав выражение из лексикона Кэла.

Дин замедлил шаг — теперь мы шли рядом.

— Не слишком-то воодушевлены встречей с папашей?

— Знать бы еще, что он вообще согласится со мной встретиться.

Такова была иная сторона орбиты возможностей. Арчибальд Грейсон может попросту не признать свою незаконнорожденную дочь и захлопнуть дверь у нее перед носом — пусть катится куда подальше. И будет в своем праве, как человек с положением и хорошего происхождения.

Дин подмигнул мне:

— Выше нос, мисс. Я с вами.

С дерева у края поля ухнула сова, невидимая в утренних сумерках. Нерисса терпеть не могла сов, вечно кричала, что они глядят на нее из темноты, «глаза-фонари, а когти у них железные». Если верить светолентам, совы были переносчиками некровируса. Я видела тщательно, до мельчайших деталей, выполненные рисунки их крыльев, наглядно иллюстрирующие законы аэродинамики: летать совершенно бесшумно этим птицам позволяли закругленные кончики перьев. Чего бы я ни дала, чтобы вот так же парить в небе неслышимой, незаметной ни для прокторов, ни для кого вообще. Иногда мне казалось, что если сделаться такой же серой и незаметной, ссутулить плечи и скруглить все торчащие углы, то однажды я тоже смогу подняться в воздух и исчезнуть во мраке вестницей ночи со светящимися глазами. Но пока не получалось.

Вместо этого приходилось смотреть под ноги, ступая по хлюпающей грязи. Хмурый рассвет не располагал к разговорам, и даже Кэл не делал попыток прервать молчание. Мне почти начинала нравиться эта зачарованная тишина, как вдруг в нос ударил сладковатый запах забытого в тепле, протухшего мяса. Вонь душно обволакивала нас, как волглое шерстяное одеяло. Кэл прижал ко рту и носу платок и стал похож на грабителя с большой дороги.

— Все Его камни… что там сдохло?!

Туман разошелся, открывая выгибающуюся горбом черную, водянисто отблескивающую тушу. Громадный глаз без века, мутно-зеленый, затянутый пленкой, поднялся откуда-то из глубин лишенной костей массы.

— Шоггот, — выдохнула я, замерев как вкопанная. — Настоящий шоггот.

Существо выпустило воздух со звуком пара, стравливаемого из трубы. Единственный глаз беспорядочно метался по коже, словно минога под непроглядной морской гладью.

— Он заглатывает тебя целиком, — раздался шепот Кэла, в полном безмолвии показавшийся мне громовым, — и постепенно переваривает внутри себя. Несколько дней уходит на то, чтобы ты стал его частью, и все это время ты живешь, чувствуешь, слышишь его шепот у себя в голове. Проклятая мерзкая тварь. — Он поднял камень и подбросил его на ладони.

— Кэл, нет… — начала было я, но его рука уже взметнулась в воздух и швырнула снаряд.

Небольшой кожисто-мускульный отросток, появившийся из туши шоггота, раскрылся круглым, усаженным зубами ртом, и камень, хрустнув рассыпающейся крошкой, исчез в утробе существа.

Дин потеребил сигарету у себя за ухом, наблюдая за шогготом, который как-то весь встряхнулся, словно медведь, пробуждающийся от зимней спячки.

— Молодец, ковбой. Долго в себе такую дурь вырабатывал или это у тебя врожденное?

— Да у него даже мозга нет! — заспорил Кэл. — Просто тупой, бесчувственный сгусток некровируса. Он ведь и человеком не был, а из грязи вырос. Ожившая зараза, только и всего.

Я зачарованно смотрела, как мягкий, склизкий отросток, корчась, движется по земле, ищет, нащупывает, откуда прилетел камень. Под кожей шоггота открылись новые глаза, такие же болезненно мутные, как и первый.

— Он же слепой, — догадалась я.

— И, судя по размерам, прожил немало, — добавил Дин. — Я видел их с воздуха и видел голые скелеты, которые они оставляют за собой. Как ваш проводник, я считаю — нужно уматывать отсюда на всех парах.

— Придется искать другой путь к Грейстоуну, — вздохнул Кэл. — И почему я не захватил свой дорожный атлас? Мог бы сейчас попрактиковаться в топографии.

— А еще ты мог бы не швырять камнями в старого мистера Вонючку, и мы бы просто спокойно и без шума его обошли, — бросил Дин. — Как тебе такой вариант, скаут?

— Знаешь что, — вспыхнул Кэл, — с меня хватит! Может, ты и проводник, но пока ты приводил нас только к неприятностям. Из-за тебя Аойфе полночи пробыла в холоде и сырости.

— Кэл, — я потерла шрам под пропитанным влагой шарфом, — меня не приплетай.

— Мы не могли «просто обойти» его, — прорычал Кэл сквозь зубы, не обращая на меня ни малейшего внимания. — Шогготы очень быстро передвигаются по земле, так что мы были бы уже мертвы, потому что завязли бы в этом вонючем навозе у нас под ногами.

— Послушай меня, городской мальчик с белой кожей, — резко отозвался Дин, — опусти нос и признай, что не можешь знать всего на свете.

Уголком глаза я заметила позади Кэла что-то черное, стремительное, изгибающееся, ищущее теплой кожи жадным оскаленным ртом.

— Кэл! — Подняв отказывающуюся слушаться руку, я ткнула пальцем поверх его плеча.

— Аойфе, на этот раз я тебя слушать не стану, — взорвался он. — Для девушки ты достаточно умна, но вся затея была безрассудной, и я сожалею, что дал себя уговорить. Этот тип может делать что хочет, а я отправляюсь в Аркхем и там поймаю рейсовку до дома. Ты идешь со мной — я за тебя в ответе.

Щупальце, отделившееся от груды гнилой плоти, подалось назад, уловив запах Кэла, и метнулось к нему. Я бросилась вперед всем телом, вцепляясь в грубую шерсть его куртки и сбивая своего спутника с ног.

— Кэл, берегись!

И тут шоггот напал. Меня накрыло волной ледяного холода и отвратительного запаха мертвых орхидей, гниющих в почве оранжереи. Зубы впились мне в кожу прямо сквозь одежду. От боли перехватило дыхание и потемнело в глазах. Меня с силой швырнуло на подмерзшую землю и потащило назад. Пытаясь нашарить хоть какую-то опору, я отбивалась от щупальца ногами, но это было все равно что пинать ворох прорезиненных плащей — пружинящее, неподатливое, оно продолжало тянуть меня с голодным упорством.

Там, где пасти шоггота прогрызли наконец несколько слоев одежды, кожу словно обожгло огнем, и я услышала негромкое шипение, как от медленно поджаривающегося бекона. Не переставая лягаться, я пустила в ход ногти, сдирая со щупальца куски сгнившей кожи. Угодив рукой в какую-то борозду на земле, я вцепилась изо всех сил в скованную морозом почву, но шоггот все тащил меня к своей туше, к собравшимся вместе, невидяще уставившимся в мою сторону глазам. Из-под ногтей у меня потекла кровь. Кажется, я закричала.

Сквозь боль стрекотом цикад, трепыханием птичьего сердечка я услышала где-то глубоко внутри себя, в потаенном месте, открытом лишь снам: «Сладкая гладкая плоть горячая сладкая кровь обреченная сладкая кровь горячая свежая плоть…»