Орудия тьмы. Железный шип - Кэтлин Киттредж

Повернувшись к портретам спиной и по очереди перебирая холодное железо ручек, я толкнула несколько дверей, но все они были заперты, и я оставила их в покое. Отец ведь не знает, кто я — и так страшно подумать, что будет, если меня поймают вломившейся в дом и шныряющей по комнатам. Вот бы встретиться с ним по-хорошему, чтобы он принял меня как свою дочь и одобрительно кивнул мне… Но чем дальше я шла, тем большее разочарование охватывало меня. За каждым новым поворотом ждали лишь пыль и запустение. И мерное тиканье, не прерывавшееся ни на секунду. Грейстоун лежал передо мной голым остовом мертвого животного. Похоже, отец не появлялся здесь давным-давно — да и вообще никто сюда не заглядывал.

Я вышла в большой зал, в котором, по обрывочным воспоминаниям, узнала главный холл сразу за входной дверью. На мраморном полу мерзли ноги — я была в одних чулках. Окровавленный джемпер и порванная блузка, которые вновь оказались на мне, когда я проснулась, тоже плохо спасали от холода.

Напротив главной лестницы на второй этаж я заметила пару сдвижных дверей, украшенных резьбой. Под сенью усыпанных плодами деревьев там резвились и играли невиданные существа — наполовину люди, наполовину козлы. Я вытянула руку и коснулась пальцами едва заметных контуров — неизвестный мастер проработал фигурки тончайшими движениями резца. Существа были чарующими и странными. Вне всякого сомнения, прокторы бы их не одобрили.

Я отдернула ладонь — из-за двери доносился безошибочный звук раскручивающихся пружин и покачивающихся маятниками грузов. Тик. Ток. Тик. Тик. Ток. Ну, ни Конрада, ни отца я пока так и не нашла, зато хотя бы обнаружила источник тиканья.

Латунные ручки дверей были выполнены в виде фигурок северного и восточного ветров, с клубами облаков вместо волос и носами-молниями. Я потрогала кольца у них в зубах, потом сунула палец в рот восточного и, нервно хихикнув, отдернула, как будто он и правда мог меня укусить.

Тик. Ток. Звук стал громче. Или мне показалось? Одна, в темном доме. Даже если отец покинул его, отправившись в какое-то другое, менее сырое и зловещее, место, все равно я чувствовала себя нарушительницей.

Когда я решилась наконец потянуть за кольца, двери оказались заперты. От облегчения я чуть не села прямо на пол. Вот и отлично, можно больше не играть в одинокую искательницу приключений, а потихоньку прокрасться обратно наверх и нырнуть в кровать — Дин и знать не будет, что я из нее вылезала. И все же подспудно мне ужасно хотелось выяснить, что же это за часы, тиканье которых проникает сквозь дерево и кирпич и доносится до слуха спящих через весь дом. Я взялась за ручки и для верности подергала двери еще раз.

К моему удивлению, раздался громкий щелчок, и замок открылся. Створки дверей залязгали, под действием какого-то механизма разъезжаясь в специальные ниши по сторонам, и дуновение застоявшегося воздуха коснулось моего лица.

Я резко обернулась, ища глазами, что могло привести механизм дверей в действие. О вирусотварях я и не подумала, скорее ожидала увидеть разъяренного Арчибальда Грейсона, заставшего вора на месте преступления, или своего безумного братца с одним из его трюков. Лампа в моей руке колыхнулась, и по холлу призрачными фигурами запрыгали тени.

И все же я была совсем одна. Когда я осознала это, по коже у меня пробежал холодок. Стены Академии и Лавкрафта остались далеко позади, и теперь уже ничто не защищало меня от рыщущих во тьме существ, высасывавших из жертвы кровь и рассудок.

Решив, что в закрытой комнате безопаснее, чем здесь, в открытой, я юркнула в проем, и двери за мной задвинулись. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, но увиденное внутри заставило меня застыть на месте. Колеблющийся свет лампы выхватывал из темноты золоченые корешки переплетов, потемневшее от времени дерево и вытертую кожу кресел. Когда я осмотрелась получше, у меня не осталось сомнений — я стояла в библиотеке Грейстоуна. Пышный ковер, в котором ноги утопали по щиколотку, приглашающе шелестел при каждом шаге.

Библиотека была просто великолепна — раза в два больше нашей, в Академии. Держу пари, даже в Нью-Амстердаме она произвела бы впечатление. Полки уходили куда-то под потолок, шкафы с томами растянулись, казалось, на целые мили.

Я медленно оборачивалась на месте, разглядывая все вокруг, как вела бы себя обычная девушка — из тех, кого приглашают на свидания и на танцы, — попав в магазин с последними модными новинками. В отличие от прочих комнат особняка библиотека не выглядела мертвой и пыльной, она была обжита и обихожена, ей явно пользовались. Никаких украшений на стенах, никакой пышной мишуры, обилием которой отличались остальные помещения, — только притиснувшиеся сбоку письменный стол и два вытертых кожаных кресла. Очевидно, отец не хотел, чтобы здесь, в библиотеке, хоть что-то отвлекало его внимание от книг.

Однако в золотистом свете лампы я заметила кое-что помимо бесчисленных фолиантов. На противоположной от входа стене узкого и длинного помещения располагались исполинские часы, настоящая — сложная и изощренная — машина, куда там моему карманному хронометру. У меня на глазах стрелки со скрежетом описали параболическую дугу, и их зловеще заостренные концы остановились на двенадцати. Расстроенный механизм приглушенно пробил полночь. Стрелки вновь качнулись, и я подошла ближе, наблюдая, как они мечутся, словно на сбившемся компасе. Тиканье, невообразимо громкое, эхом разносилось по комнате, отдаваясь в голове. Каждая отметка на циферблате представляла собой тонко выписанную миниатюру. Спящая на камне обнаженная девушка. Огромное существо с телом человека и головой козла, восседающее на троне. Кружок фигур в густом лесу, отмеченный знаком Хастура, Короля в желтом, которого еретики почитали еще до появления некровируса и о котором нам рассказывал профессор Лебед. Интересно только, откуда он сам все это знал?

Я не могла оторвать глаз от часов, от серебристых шестерней под циферблатом, вращавшихся, словно пилы с острыми зубьями, в кроваво-красном, вишневого дерева корпусе. По краю поля зрения все начало расплываться, и укус шоггота вновь запульсировал, посылая пронзающие толчки боли вверх и вниз по плечу. Чтобы не упасть, я оперлась ладонью о полки. Прикосновение к дереву и коже переплетов успокаивало, но лишь отчасти. Как ни уютна была сама библиотека, часы торчали в ней уродливым механическим чудовищем, жаждущим крови. Не то чтобы я боялась их — в конце концов это всего лишь часы, — но они поневоле приковывали к себе взгляд. У меня от них мурашки бежали по коже. Хотелось пулей вылететь за дверь и убраться подальше, спрятаться в своей теплой постели.

Вот только постель эта была не моей. Пятнадцатилетнее молчание отца говорило само за себя: у нас с Конрадом есть одна лишь мать. Мы — дети Нериссы, и больше ничьи.

Стрелки вновь показали полночь, и глухое «бом-м» во второй раз отдалось у меня под черепом. Звук словно шел сквозь вату, как будто механизм боя был чем-то забит.

Мгновение я колебалась, не в силах противостоять зловещей ауре часов, наполнявшей комнату. Наконец, сказав себе, что это просто глупо, я решительно потянула переднюю створку корпуса, и она раскрылась, оставив у меня на пальцах отшелушивающийся лак. От прикосновения на меня вновь накатила дурнота, но я упорно всматривалась в хитросплетение крутящихся шестеренок и раскачивающихся грузиков, пока не увидела обрывок пергамента, просунутый между бойком и колокольчиком из черного стекла. Тот, кто вывел часы из строя, оставил записку.